Жизнь и творения Зигмунда Фрейда
Шрифт:
Уже несколько недель спустя Фрейд почти потерял надежду на выздоровление Абрахама. Позже, учитывая новые медицинские исследования, мы все согласились, что заболевание Абрахама, которое не смогли диагностировать в то время, должно быть, являлось раком легких, который неминуемо привел к концу чуть больше чем через шесть месяцев. 18 декабря я был ошарашен телеграммой Захса: «Состояние Абрахама безнадежно». Неделю спустя, в рождественские праздники, наступил конец. Это известие достигло Фрейда в тот же день, и в этот же день он написал краткий биографический очерк об Абрахаме. Позднее более подробный биографический очерк был написан мной. Относительно процитированной им строки из Горация «Integer vitae, scelerisque purus» [176] Фрейд написал мне: «Я всегда находил преувеличения по поводу смерти особенно бестактными. Я их тщательно избегал, но мне кажется, что эта цитата абсолютно справедлива в данном случае». За много лет до этого, присутствуя на открытии мемориальной доски Фляйшлю-Марксоу в 1898 году, Фрейд слышал, как профессор Экснер, последователь Брюкке, сказал эти же слова о своем
176
Беспорочной жизни и незапятнанный преступлением (лат.). — Прим. перев.
Он продолжил в этом же письме: «Кто бы мог подумать, когда все мы вместе находились на Гарце, что Абрахам будет первым, кто покинет эту бессмысленную жизнь! Мы должны продолжать работать и держаться вместе. Никто не может заменить эту личную потерю, но для работы никто не должен быть незаменимым. Вскоре я выпаду из нашей цепи — остается надеяться, что другие сделают это лишь много времени спустя, — но работа должна продолжаться, в сравнении с ее величием, все мы в равной степени малы».
Самым заметным произведением 1925 года была «Автобиография» Фрейда, самая полная из всех, которые ему приходилось писать в различных случаях. Она является одним из самых важных книжных источников для студентов, изучающих Фрейда. Написанная для серий медицинских автобиографий, она свидетельствует о научной карьере Фрейда, о развитии его идей больше, нежели о его личной жизни.
В этом же году было написано еще одно эссе. Фрейд согласился выступить в качестве члена редколлегии журнала «Revue Juive» который издавался в Женеве. Его редактор, Альберт Коэн, попросил у Фрейда материал для журнала, используя в качестве лестной приманки утверждение, что Эйнштейн и Фрейд являются двумя самыми великими живущими ныне евреями. Статья «Сопротивление психоанализу» появилась в данном журнале в марте 1925 года. После интересного исследования амбивалентного отношения к чему-либо новому, боязни этого нового и желания его исследования Фрейд привел соображения, по которым он приписывал сопротивление психоанализу аффективным мотивам, базирующимся в основном на вытеснении сексуальности. Так как цивилизация зависела от контроля над нашими примитивными инстинктами, открытия психоанализа казались той угрозой, которая может подорвать данный контроль. Под конец Фрейд предположил, что антисемитские предрассудки относительно его персоны могли оказаться содействующей причиной тому, почему оппозиция психоанализу была столь обширной и почему она столь часто принимала такую неприятную форму.
Небольшая статья с любопытным заголовком «Заметка о чудо-блокноте» появилась в январском номере «Zeitschrift» 1925 года. Двумя другими клиническими работами, опубликованными в 1925 году, были «Отрицание» к «Некоторые психические последствия анатомического различия полов».
Глава 29
Слава и страдание (1926–1933)
Смерть Абрахама была невосполнимой утратой, кроме того, она повлекла за собой много серьезных проблем. Прежде всего встал вопрос о его замене в Комитете. Я предложил кандидатуры Джеймса Гловера, ван Офюйсена, Радо и Джоан Ривьер, но было принято решение оставить Комитет в прежнем составе. Затем было два претендента на место президента. Ференци претендовал на то, чтобы его избрали следующим президентом Международного объединения, но Фрейд, когда мы сообщили ему об этом, посчитал, что это явилось бы серьезным неуважением к Эйтингону, который, находясь в должности секретаря, намеревался в свое время стать преемником Абрахама на этом посту. Мы не были уверены в том, согласится ли Эйтингон на этот обременительный пост, который, среди прочих вещей, помешает его привычке совершать длительные зарубежные поездки в разное время года. Однако он не только выразил свою готовность занять данный пост, но также с этого времени проявлял высокое чувство ответственности, которое для многих стало до некоторой степени неожиданностью. С другой стороны, он твердо отказался занять место Абрахама как президента Немецкого общества, и после длительного обсуждения наш выбор пал на Зиммеля, который также полностью оправдал наши ожидания. Анна Фрейд сменила Эйтингона на посту секретаря Международного объединения.
Со времени своей большой операции Фрейд перестал посещать собрания Венского общества, но счел для себя обязательным присутствовать на собрании, посвященном памяти Абрахама, которое проводилось 6 января. Следующий номер «Zeitschrift» собирались ранее посвятить празднованию семидесятилетия Фрейда, но Фрейд порекомендовал Радо, издателю этого журнала, посвятить следующий номер воспоминаниям об Абрахаме, которые тот намеревался опубликовать в конце года. «Нельзя справлять празднество, пока не исполнен долг траура».
17 и 19 февраля с Фрейдом случались легкие приступы стенокардии на улице; боль не сопровождалась какой-либо одышкой или страхом. Во время второго приступа Фрейд оказался всего в нескольких шагах от дома своего друга доктора Людвига Брауна, хорошо известного врача, поэтому ему удалось до него добраться. Браун поставил диагноз — миокардит и посоветовал двухнедельное лечение в санатории. Фрейд противился этому и с самого начала оптимистически относился к своему состоянию, которое, абсолютно справедливо, приписывал непереносимости организмом табака. К этому времени он уже курил несколько лишенных никотина сигар в день, но даже такое курение вызывало некоторое расстройство; Фрейд считал это зловещим знаком
Некоторое время Фрейд ограничивался ведением спокойного образа жизни, принимая лишь трех пациентов в день. Но настойчивость Брауна, подкрепленная консультацией с доктором Лайошем Леви из Будапешта, завершилась тем, что 5 марта Фрейд переехал в санаторий, состоящий из нескольких разбросанных коттеджей, где продолжал лечить трех своих пациентов. Его дочь Анна жила в соседней комнате и выполняла обязанности медсестры в течение первой половины дня, во второй половине дня ее сменяли жена и свояченица Фрейда. Фрейд вернулся домой 2 апреля.
К этому времени Фрейд относился к своему состоянию более серьезно и написал Эйтингону следующее письмо:
Да, я, несомненно, приму Комитет — Вас, Ференци, Джонса и Захса — в начале мая. Я намереваюсь с 6 по 10 мая отложить свою работу для того, чтобы целиком посвятить себя своим гостям. Мысль, которая способствует данному решению, заключается в том, что это, вполне возможно, будет моя последняя встреча с друзьями. Я говорю это без какой-либо непокорности судьбе, без какой-либо попытки уйти в отставку, но как об обычном банальном факте, хотя я знаю, как трудно убедить других людей в таком взгляде на вещи. Когда кто-либо не является оптимистом, каким был наш Абрахам, он обычно считается пессимистом или ипохондриком. Никто не хочет верить в то, что я могу ожидать чего-либо неблагоприятного просто потому, что оно наиболее вероятно.
Вполне очевидно, что у меня есть признаки миокардического заболевания, с которым нельзя справиться простым воздержанием от курения. Мои врачи говорят лишь о мелких нарушениях и что в скором времени меня ожидает значительное улучшение и т. д., что, естественно, является профессиональным сокрытием с тем расчетом, что я не буду усугублять своего положения, и я намереваюсь вести себя должным образом и не возражать против подобных условностей. Я вовсе не чувствую себя здесь хорошо, и, даже если бы это была Ривьера, я бы давно уже возвратился домой.
…Количество различных моих телесных недугов заставляет меня интересоваться, сколь долго еще смогу я продолжать свою профессиональную работу, особенно с тех пор, как отказ от сладостной привычки курить вызвал у меня в результате значительное снижение интеллектуальных интересов. Все это нависает грозной тенью над ближайшим будущим. Единственное, чего я действительно страшусь, — это длительной инвалидности без возможности работать, или, выражая то же самое более ясно, без возможности зарабатывать. А это как раз самая вероятная вещь, которая может случиться. У меня нет достаточных средств, чтобы продолжать вести такую жизнь, которую я сейчас веду, или выполнять мои непрестанные обязанности, не зарабатывая новых средств. Именно эти серьезные и личные соображения имеют значение как последнее средство.
Вы поймете, что при таком сочетании — угроза неспособности работать в связи с ухудшенными речью и слухом и с интеллектуальным ослаблением — меня не может серьезно огорчать работа моего сердца, особенно потому, что болезнь сердца открывает перспективу не слишком долгой задержки и не слишком жалкого исхода… Естественно, я знаю, что неопределенность диагноза в подобных вопросах имеет в себе две стороны, что это может быть лишь преходящее предупреждение, что катаральное воспаление может пройти, и так далее. Но почему все должно совершаться так приятно в возрасте 70лет? Кроме того, меня всегда не удовлетворяли остатки; я не мог даже примириться с тем, что имею лишь пару сигар в моем портсигаре.
Почему я говорю Вам все это? Возможно, для того, чтобы избежать необходимости это делать, когда Вы будете здесь. А кроме того, еще и для того, чтобы заручиться Вашей помощью в как можно более полном освобождении меня от всех приближающихся формальностей и празднеств… Не примите это ошибочно за то, что я нахожусь в состоянии депрессии. Я считаю победой сохранение ясного суждения во всех обстоятельствах, в противовес бедному Абрахаму, который позволил себе обманываться эйфорией. Я также знаю, что, если бы не беспокойство по поводу возможной неспособности работать, я считал бы себя человеком, которому следует завидовать. Дожить до таких лет, находить столь много теплой любви в своей семье, среди друзей, иметь столь значительное ожидание успеха в таком рискованном предприятии, если не сам успех. Кто еще достиг столь многого?
По возвращении в Вену Фрейд продолжал полуинвалидное существование. По утрам, перед началом работы, он имел обыкновение ездить в зеленые пригороды Вены. Это дало ему возможность открыть, какой прекрасной может быть ранняя весна — сиреневое время в Вене! «Какая жалость, что приходится состариться и стать больным, прежде чем сделаешь такое открытие».
С начала этого года предстоящее празднование его семидесятилетия начало омрачать настроение Фрейда. Предыдущие празднования дней его рождения были достаточно плохими, но это должно было оказаться еще хуже. Одно время он рассматривал возможность избежать празднования, заточив себя в четырех стенах санатория на неделю, но пришел к заключению, что это было бы слишком трусливо и недружелюбно по отношению к его доброжелателям.
В течение нескольких дней ему шел поток телеграмм и писем с поздравлениями со всех концов мира. Из них наибольшее удовольствие доставили Фрейду письма от Георга Брандеса, Эйнштейна, Иветты Жильбер, Ромена Роллана и Университета древнееврейского языка Иерусалима, одним из директоров которого он являлся. Он был глубоко тронут поздравительным письмом от вдовы Брейера. Все венские и многие немецкие газеты опубликовали специальные статьи. Лучшие статьи были написаны Блейлером и Стефаном Цвейгом.