Жизнь как жизнь (Проза жизни) [Обыкновенная жизнь]
Шрифт:
— Но ведь у нас… — начала она неуверенно. — Мы не можем вернуться с вами… Мы должны забрать дрова…
— Какие еще дрова? — резко спросил майор.
— Наши… Они на шоссе остались… Мы же сюда приехали за дровами.
Только сейчас майор вопросительно обернулся к Кшиштофу Цегне. До сих пор он вел себя по отношению к нему с пугающей холодностью.
— Что это значит? — спросил он. — Так они были здесь без вашего ведома?
Кшиштоф Цегна почувствовал, что эта минута — решающая для его жизни и карьеры. Он уже сообразил раньше, что его подозревают в том, что он по собственному почину завербовал для сотрудничества с милицией посторонних
Выражение лица майора радикально переменилось.
— Ну, парень, если тебе так везет… — сказал он с живым огоньком в глазах. — Если ты всегда будешь вот так попадать в десятку… Нет, я должен тобой всерьез заняться!
* * *
— Перестань путать! — сурово сказала Тереска. — У Энея был сын Асканий и отец Анхизис, а не наоборот. Своего отца, Анхизиса, он вынес на плечах из пылающей Трои, а сынок Асканий бежал рядом. И наверное, ревел, как корова.
— Эти все имена на «А» постоянно у меня путаются, — пожаловалась Шпулька. — Агамемнон, Алкивиад, Ахилл, ахейцы, а еще в придачу Архимед! И все остальные!
— Это только Греция, не волнуйся. Римляне нашли деятелей на весь остальной алфавит.
— Ага. А Аттила?
— О Господи, один Аттила, тоже мне… Да и куда ты лезешь? Аттила — это пятый век! Уж кого-кого, а его трудно с кем-нибудь перепутать.
Обе они сидели в комнате Терески и учили историю. Газель не успокоилась на тщательном исследовании знаний Терески. При малейшем удобном случае она измывалась и над Шпулькой, которой эта наука давалась в обществе подруги гораздо легче, чем в одиночестве.
Перед носом у них стояло доказательство их великою достижения и невероятного успеха. Величественных размеров букет красных роз в пятилитровой банке украшал середину стола, причем банку использовали потому, что во всем доме не нашлось достаточно большой вазы. Точно такой же букет стоял посреди кактусов у Шпульки.
С цветами прибыл Кшиштоф Цегна всего лишь через неделю после операции в Виланове. Он сиял от счастья и в благодарность за помощь рассказал им дальнейшие подробности ликвидации шайки контрабандистов. Тайна спокойствия и тишины, какие царили в дому шизофреника-Салакшака, раскрылась еще в тот же вечер, и достижения Кшиштофа Цегны превзошли самые смелые ожидания.
Кшиштоф Цегна как раз выдвинул замечательное предложение. После того как Тереска и Шпулька дали показания, после того как милиция доставила им дрова и обеих взволнованных помощниц оставили дома, у него было сверхъестественное предчувствие, что нужно обязательно проверить дом на Бельгийской. Он заранее подслушал пароль, который позволял спокойно войти в притон азарта, и, благодаря его настойчивым просьбам заглянуть туда, сотрудники милиции увидели поразительную сцену.
Кшиштоф Цегна рассказывал обо всем с энтузиазмом и очень образно.
— Пошли мы туда вдвоем с поручиком, так только, посмотреть, что там творится, у поручика была рация, а пароля насчет медсестры и уколов оказалось вполне достаточно. Разумеется, пошли мы в штатском. И вот, пожалуйста, как раз в тот момент, когда вся компания там разлакомилась, как последние свиньи, всюду деньги, долларов валяется — как мусора, у всех безумные глаза, — тут-то как раз и входят двое. Этот ваш любимец из Тарчина и еще один, такой блондинчик, вы его не знаете, но мы-то давно на него глаз положили.
— А что случилось с его женой? — с интересом спросила Шпулька.
— С какой женой? У него никакой жены нет. Он вдовец.
Из дальнейших объяснений следовало, что оба бандита, притворившихся милиционерами, были в тесной связи с тощим блондином и владельцем «фиата». Доказательства их союза, представленные взбешенному валютчику из Виланова, заставили его почувствовать себя обманутым. Из мести он заложил всех своих сообщников и необыкновенно облегчил решение последних загадок аферы.
— И знаете, долго нельзя было понять, в чем у них там дело с той занавеской, — продолжал Кшиштоф Цегна, третий раз накладывая сахар в чашку кофе, которым его угостили. — А это был знак, который они давали, чтобы сделать налет милиции на самих себя. Им мало было того, что они получали, потому что доход от контрабанды делили на всех. Больше всего получал шеф, тот, с ухом, а Черный Метя и этот тощий чувствовали себя обиженными. Это тощий их подговорил. Они хотели заманить в притон как можно больше богатых, особенно таких, что играли на наличные доллары, и договорились, что в самый подходящий момент отодвинут занавеску. Тогда те двое, которые там раньше никогда не показывались, придут и заберут всю наличность. Дескать, милиция выследила. Ну, так они и сделали. Вот только до этого они два раза пытались так поступить, и все им кто-то мешал. Один раз вы им скинули фикус, этот фикус сперва и служил знаком, с занавеской они уже потом выдумали…
— Минуточку, — перебила его ошеломленная Тереска. — То есть как? По сигналу фикус должен был падать?!
— Да нет же, что вы. Он должен был стоять посреди подоконника. Но веревка случайно обернулась вокруг горшка, и, когда вы сильно дернули, она потянула горшок и свалила. Веревочка шла к звонку, этот их дворник должен был в случае чего осторожно потянуть, и звонок зазвонил бы… А во второй раз они отказались от нападения тогда, когда вы у них свистнули часы. Этот, из Тарчина, испугался, убежал, и нападать было некому…
Как Тереска, так и Шпулька успели уже переболеть превращение молодого человека с внешностью гориллы из благородного рыцаря в мерзкого бандита. Они не засомневались в своем убеждении, что внешность человека ни о чем не свидетельствует, но не знали, отнести ли этот случай к исключениям из правила.
Дальше Кшиштоф Цегна объяснил, что в тот памятный вечер контрабандистский дом был пуст и тих, поскольку вся шайка была плотно занята в притоне азартных игр. Два одинаковых «фиата» были застуканы на месте преступления, когда они меняли номера, притом тут же открылось, что существовали и два «мерседеса»-близнеца.