Жизнь Клима Самгина (Часть 2)
Шрифт:
– Рассуждая революционно, мы, конечно, не боимся действовать противузаконно, как боятся этого некоторые иные. Но - мы против "вспышкопускательства", - по слову одного товарища, - и против дуэлей с министрами. Герои на час приятны в романах, а жизнь требует мужественных работников, которые понимали бы, что великое дело рабочего класса - их кровное, историческое дело...
– Вы - проповедник якобы неоспоримых истин, - закричал бритый. Он говорил быстро, захлебываясь словами, и Самгин не мог понять его, а
– Неверно, милостивый государь, культура действительно погибает, но не от механизации жизни, как вы изволили сказать, не от техники, культурное значение которой, видимо, не ясно вам, - погибает она от идиотической психологии буржуазии, от жадности мещан, торгашей, убивающих любовь к труду. Затем - еще раз повторю: великолепный ваш мятежный человек ищет бури лишь потому, что он, шельма, надеется за бурей обрести покой. Это - может быть - законно, но - до покоя не близко. Лично я сомневаюсь, что он возможен и нужен человеку.
Кутузов встал, вынул из кармана толстые, как луковица, серебряные часы, взглянул на них, взвесил на ладони.
– Однако - не пора ли прекратить эти "микроскопические для души увеселения"? Так озаглавлена одна старинная книга о гидре, организме примитивнейшем и слепом.
Самгин незаметно подвигался к двери; ему не хотелось встречи с Кутузовым, а того более - с Поярковым и Дунаевым. В комнате снова бурно закричали, кто-то возмутился:
– Вы называете микроскопическими увеселениями...
На улице было пустынно и неприятно тихо. Полночь успокоила огромный город. Огни фонарей освещали грязножелтые клочья облаков. Таял снег, и от него уже исходил запах весенней сырости. Мягко падали капли с крыш, напоминая шорох ночных бабочек о стекло окна.
Самгин шел тихо, как бы опасаясь расплескать на ходу все то, чем он был наполнен. Большую часть сказанного Кутузовым Клим и читал и слышал из разных уст десятки раз, но в устах Кутузова эти мысли принимали как бы густоту и тяжесть первоисточника. Самгин видел пред собой Кутузова в тесном окружении раздраженных, враждебных ему людей вызывающе спокойным, уверенным в своей силе, - как всегда, это будило и зависть и симпатию.
"Уметь вот так сопротивляться людям..."
Он представил Кутузова среди рабочих, неохотно шагавших в Кремль.
"Как бы он вел себя в этих случаях?"
Этого он не мог представить, но подумал, что, наверное, многие рабочие не пошли бы к памятнику царя, если б этот человек был с ними. Потом память воскресила и поставила рядом с Кутузовым молодого человека с голубыми глазами и виноватой улыбкой; патрона, который демонстративно смахивает платком табак со стола; чудовищно разжиревшего Варавку и еще множество разных людей. Кутузов не терялся в их толпе, не потерялся он и в деревне, среди сурово настроенных мужиков, которые
"Нет, его не назовешь рабом, "прикованным к тяжелой колеснице истории"..."
И тут Клим Самгин впервые горестно пожалел о том, что у него нет человека, с которым он мог бы откровенно говорить о себе.
Почти около дома его обогнал человек в черном пальто с металлическими пуговицами, в фуражке чиновника, надвинутой на глаза, - обогнал, оглянулся и, остановясь, спросил голосом Кутузова:
– Самгин? Здравствуйте. Я видел вас там, у этого быка, хотел подойти, а вы вдруг исчезли, - сдерживая голос, осматривая безлюдную улицу, говорил Кутузов.
– Я ведь к вам, то есть не к вам, а к Сомовой...
– Ее арестовали, - сказал Самгин очень тихо, опасаясь, чтоб Кутузов не услыхал в его тоне чувства, которое ему не нужно слышать, - Самгин сам не звал, какое это чувство.
Кутузов круто остановился, толкнув его локтем и плечом.
– Чорт... Когда? Почему же вы там не сказали мне?
Сняв фуражку, он пошел очень быстро, спрашивая:
– Больна? Паскудная история! Н-да". Где же я ночую? Она писала, что приготовит мне ночлеги. Это - не у вас?
– Вероятно, - сказал Клим.
– А может быть, неудобно? Говорите прямо.
– Здесь, - сказал Самгин, прижимаясь к двери крыльца и нажав кнопку звонка.
– Кажется - чисто, - проворчал Кутузов, оглядываясь.
– Меня зовут для ваших домашних - Егор Николаевич Пономарев, - не забудете? Документ у меня безукоризненный.
– Я думаю, жена узнает вас...
– Гм... узнает?
– пробормотал Кутузов, раздеваясь в прихожей.
– Ну, а монумент, который открыл нам дверь, не удивится столь позднему гостю?
– Привыкла, - сказал Самгин и поймал себя в желании намекнуть, что конспиративные дела не новость для него.
– Так - зацапали Любашу?
– спросил Кутузов, войдя в столовую, оглядываясь.
– Уже два раза не удалось мне встретиться с нею, то - я арестован, то - она1 Это - третий. Чорт знает, как глупо!
Самгину показалось, что он слышит в словах Кутузова нечто близкое унынию, и пожалел, что не видит лица, - Кутузов стоял, наклоня голову, разбирая папиросы в коробке, Самгин предложил ему закусить.
– С удовольствием, но - без прислуги, а? Там - подали чай, бутерброды, холодные котлеты, но я... поспешил уйти. Вечерок.
– не из удачных.
– Кто это бритый?
– спросил Клим.
– Бывший человек. Громкое имя, когда-то. Он назвал имя, ничего не сказавшее Климу. Пройдя в комнату жены, Клим увидал, что она торопливо одевается.
– Что случилось? Кто это?
– тревожным шопотом спросила она.
– Ах, помню, это певец, которым восхищалась Любаша. Хочет есть? Иди, я сейчас!