Жизнь Клима Самгина (Часть 2)
Шрифт:
Но Самгин не спешил выйти в столовую и вышел вместе с нею.
– О, здравствуйте, русалка! Я узнал вас по глазам, - оживленно и ласково встретил Варвару Кутузов.
– Помните, - мы танцевали на вечеринке у кривозубого купца, - как его?
Самгину оживление гостя показалось искусственным, но он подумал с досадой на себя, что видел Лютова сотню раз, а не заметил кривых зубов, а верно, зубы-то кривые! Через пять минут он с удивлением, но без удовольствия слушал, как Варвара деловито говорит:
– За нами, разумеется, следят,
– Нет - серьезно? Недельки бы на две, а?
– Возможно.
Кутузов со вкусом ел сардины, сыр, пил красное вино и держался так свободно, как будто он не первый раз в этой комнате, а Варвара - давняя и приятная знакомая его.
"Она ведет себя, точно провинциалка пред столичной знаменитостью", подумал Самгин, чувствуя себя лишним и как бы взвешенным в воздухе. Но он хорошо видел, что Варвара ведет беседу бойко, даже задорно, выспрашивает Кутузова с ловкостью. Гость отвечал ей охотно.
– Ссылка? Это установлено для того, чтоб подумать, поучиться. Да, скучновато. Четыре тысячи семьсот обывателей, никому - и самим себе - не нужных, беспомощных людей; они отстали от больших городов лет на тридцать, на пятьдесят, и все, сплошь, заражены скептицизмом невежд. Со скуки чудят. Пьют. Зимними ночами в город заходят волки...
Анфимьевна, к неудовольствию Клима, внесла самовар, а Варвара, заваривая чай, спросила:
– Что же будут делать эти ненужные во время революции?
– Революция - не завтра, - ответил Кутузов, глядя на самовар с явным вожделением, вытирая бороду салфеткой.
– До нее некоторые, наверное, превратятся в людей, способных на что-нибудь дельное, а большинство думать надо - будет пассивно или активно сопротивляться революции и на этом - погибнет.
– Просто у вас все, - сказала Варвара, как будто одобрительно, Самгин, нахмурясь, пробормотал:
– Ну, это не очень просто.
– А - как же?
– спросил Кутузов, усмехаясь.
– В революции, подразумеваю социальную, - логический закон исключенного третьего будет действовать беспощадно: да или нет.
Самгин хотел сказать "это - жестоко" и еще много хотел бы сказать, но Варвара допрашивала все жаднее и уже волнуясь почему-то. Кутузов, с наслаждением прихлебывая чай, говорил как-то излишне ласково:
– Какую же роль может играть религия, из которой практика жизни давно уже и совершенно вычеркнула, вытравила всякую мораль?
– Идеализм - основное свойство души человека, - наскакивала Варвара покраснев, блестя глазами, щурясь.
– Рабочему классу философский идеализм - враждебен; признать бытие каких-то тайных и непознаваемых сил вне себя, вне своей энергии рабочий не может и не должен. Для него достаточно социального идеализма, да и сей последний принимается не без оговорок.
Самгин соображал:
"У него каждая мысль - звено цепи, которой он прикован к своей вере. Да, - он сильный человек, но..."
Но -
Задумавшись, Самгин пропустил часть беседы мимо ушей. Варвара уже спрашивала:
– Вы - охотник?
– Пробовал, но - не увлекся. Перебил волку позвоночник, жалко стало зверюгу, отчаянно мучился. Пришлось добить, а это уж совсем скверно. Ходил стрелять тетеревей на току, но до того заинтересовался птичьим обрядом любви, что выстрелить опоздал. Да, признаюсь, и не хотелось. Это удивительная штука - токованье!
Климу становилось все более неловко и обидно молчать, а беседа жены с гостем принимала характер состязания уже не на словах: во взгляде Кутузова светилась мечтательная улыбочка, Самгин находил ее хитроватой, соблазняющей. Эта улыбка отражалась и в глазах Варвары, широко открытых, напряженно внимательных; вероятно, так смотрит женщина, взвешивая и решая что-то важное для нее. И, уступив своей досаде, Самгин сказал:
– Волков - жалко вам, а о людях вы рассуждаете весьма упрощенно и безжалостно.
Кутузов усмехнулся, подливая в стакан красное 'вино.
– А вы, индивидуалист, все еще бунтуете?
– скучновато спросил он и вздохнул.
– Что ж - люди? Они сами идиотски безжалостно устроились по отношению друг ко другу, за это им и придется жесточайше заплатить.
Он повторил знакомую Климу фразу:
– Патокой гуманизма невозможно подсластить ядовитую горечь действительности, да к тому же цинизм ее давно уничтожил все евангелия.
По лицу Кутузова было видно, что его одолевает усталость, он даже потянулся недопустимо при даме и так, что хрустнули сухожилия рук, закинутых за шею.
"Счастливая способность бездомного бродяги - везде чувствовать себя дома", - отметил Самгин.
Но внимание Варвары, видимо, возбуждало Кутузова, он снова заговорил оживленно:
– Издыхает буржуазное общество, загнило с головы. На Западе это понятно - работали много, истощились, а вот у нас декадансы как будто преждевременны. Декадент у нас толстенький, сытый, розовощекий и - не даровит. Верленов - не заметно.
Он задним выпил чай, охлажденный вином, вытер губы измятым платком.
Самгин продолжал думать о Кутузове недружелюбно, но уже поймал себя на том, что думает так по обязанности самозащиты, не внося в мысли свои ни злости, ни иронии, даже как бы насилуя что-то в себе.
– Лозунг командующих классов - назад, ко всяческим примитивам в литературе, в искусстве, всюду. Помните приглашение "назад к Фихте"? Но это вопль испуганного схоласта, механически воспринимающего всякие идеи и страхи, а конечно, позовут и дальше - к церкви, к чудесам, к чорту, все равно - куда, только бы дальше от разума истории, потому что он становится все более враждебен людям, эксплуатирующим чужой труд.