Жизнь Клима Самгина (Часть 4)
Шрифт:
"Надобно искать квартиру".
Пред вечером он пошел к Дронову и там, раздеваясь в прихожей, услышал голос чахоточного Юрина:
– Персы "низложили" шаха, турки султана, в Германии основан Союз Ганзы, союз фабрикантов для борьбы против "Союза сельских хозяев", правительство немцев отклонило предложение Англии о сокращении морских вооружений, среди нашей буржуазии заметен рост милитаризма...
– ты думаешь, между этими фактами нет связи? Есть... и - явная...
– Подожди, кто-то пришел. О, это Клим Иванович! Самгину восклицание Таисьи показалось радостным, рукопожатие ее особенно крепким, Юрин,
– Это хорошо, что вы пришли, будем чай пить, расскажите про Москву. А то Евгений все учит меня.
– Учение - свет, - не очень остроумно напомнил Самгин.
– Ему вредно говорить...
– Мне - все вредно, - откликнулся Юрин, двигая ногами, и все-таки были слышны его короткие, хриплые вздохи.
– Куда ты?
– тревожно спросила женщина, он ответил:
– Играть.
Таисья помогла ему на ноги, и осторожно, как слепой, он ушел в гостиную.
– Умирает - видите?
– шопотом сказала женщина. Самгин молча пожал плечами и сообразил! "Она была рада, что я прервал его поучение".
Мелькнули неоформленно, исчезли слова!
"Марксизм... Смерть..."
В гостиной фисгармония медленно и неладно начинала выпевать мелодию какой-то знакомой песни, Тося, тихонько отбивая такт карандашом по тетради, спросила вполголоса:
– Хотите, чтоб я вам помогла найти квартиру?
– Стена за окном осветилась солнцем и как будто отодвинулась подальше.
– Можно бы даже сейчас сходить, тут, недалеко, в нашей улице, но...
Она указала карандашей в сторону гостиной, там песня не удалась и ее сменил чей-то хорал.
"Да, наверное, она очень легко доступна". И даже развращена", подумал Самгин, присматриваясь к лицу и бюсту женщины.
– О чем вы думаете?
– Слушаю.
– Он всегда "грает скучное.
– Сколько вам лет? Это - нескромный вопрос?
– Почему - нескромный? Двадцать четыре. Но на вид я старше, да?
– Не нахожу.
В гостиной угрюмо выли басы.
– Все находят, что старше. Так и должно быть. На семнадцатом году у меня уже был ребенок. И я много работала. Отец ребенка - художник, теперь говорят - почти знаменитый, он за границей где-то, а тогда мы питались чаем и хлебом. Первая моя любовь - самая голодная.
"Вот еще одна исповедь", - отметил Самгин, сочувственно покачав головой.
К басам фисгармонии присоединились альты, дисканта, выпевая что-то зловещее, карающее, звуки ползли в столовую, как дым, а дым папиросы, которую курил Самгин, был слишком крепок и невкусен. И вообще - все было неприятно.
– Иногда даже сахара не на что было купить. Но - бедный, он был хороший, веселый. Не шуми, Степанида Петровна.
– Это было сказано старухе, которая принесла поднос с посудой.
– Петровна у меня вместо матери, любит меня, точно кошку. Очень умная и революционерка, - вам смешно? Однако это верно: терпеть не может богатых, царя, князей, попов. Она тоже монастырская, была послушницей, но накануне пострига у нее случился роман и выгнали ее из монастыря. Работала сиделкой в больнице, была санитаркой
Юрин играл, повторяя одни и те же аккорды, и от повторения сила их мрачности как будто росла, угнетая Самгина, вызывая в нем ощущение усталости. А Таисья ожесточенно упрекала:
– Ах, Клим Иванович, - почему литераторы так мало и плохо пишут о женских судьбах? Просто даже стыдно читать: все любовь, любовь...
– Но позвольте, любовь...
– Да, да, я знаю, это все говорят: смысл женской жизни! Наверное, даже коровы и лошади не думают так. Они вот любят раз в год.
Она - раздражала не тем, как говорила, а потому, что разрушала его представление о ней, ему было скучно и хотелось сказать ей что-нибудь обидное, разозлить еще больше.
– "Любовь и голод правят миром", - напомнил Самгин.
– Нет! Не верю, что это навсегда, - сказала женщина. Он отметил, что густой ее голос звучал грубо, малоподвижное лицо потемнело и неприятно расширились зрачки.
"Злится", - решил он.
– Вот - увидите, - говорила [она], - и голода не будет, и любовь будет редким счастьем, а не дурной привычкой, как теперь.
– Скучное будущее обещаете вы, - ответил он на ее смешное пророчество.
– Будет месяц любви, каждый год - месяц счастья. Май, праздник всех людей...
– Это кондитерская мечта, это от пирожного, - сказал Самгин, усмехаясь.
Таисья выпрямилась, точно готовясь кричать, но он продолжал:
– Вы сообразите: каково будет беременным работать на полях, жать хлеб.
Женщина встала, пересела на другой стул и, спрятав лицо за самоваром, сказала:
– Вот как? Вы не любите мечтать? Не верите, что будем жить лучше?
– "Хоть гирше, та инше", - сказал Дронов, появляясь в двери.
– Это бесспорно, до этого - дойдем. Прихрамывая на обе ноги по очереди, - сегодня на левую, завтра-на правую, но дойдем!
– Ты - как мышь, - встретила его Таисья и пошла в гостиную.
– Я в прихожей подслушивал, о чем вы тут... И осматривал карманы пальто. У меня перчатки вытащили и кастет. Кастет - уже второй. Вот и вооружайся. Оба раза кастеты в Думе украли, там в раздевалке, должно быть, осматривают карманы и лишнее - отбирают.
Юрин перестал играть, кашлял, Таисья что-то внушительно говорила ему, он ответил:
– Мне горячее вредно.
Дронов у буфета, доставая бутылки, позванивая стаканами, рассказывал что-то о недавно организованной фракции октябристов.
– Лидер у них Гололобов, будто бы автор весьма популярного в свое время рассказа, одобренного Толстым, - "Вор", изданного "Посредником". Рассказец едва ли автобиографический, хотя оный Гололобов был вице-губернатором.
Самгин нашел, что последняя фраза остроумна, и, усмехаясь, искоса посмотрел на Ивана, подумал:
"Злая дрянь".
– Н-да, - продолжал Дронов, садясь напротив Клима.
– Правые организуются, а у левых - деморализация. Эсеры взорваны Азефом, у эсдеков группа "Вперед", группочка Ленина, плехановцы издают "Дневник эсдека", меньшевики-ликвидаторы "Голос эсдека", да еще внефракционная группа Троцкого. Это - история или - кавардак?