Жизнь Клима Самгина (Часть 4)
Шрифт:
Приятно волнующее чувство не исчезало, а как будто становилось все теплее, помогая думать смелее, живее, чем всегда. Самгин перешел в столовую, выпил стакан чаю, сочиняя план рассказа, который можно бы печатать в новой газете. Дронов не являлся. И, ложась спать, Клим Иванович удовлетворенно подумал, что истекший день его жизни чрезвычайно значителен.
"Это праздничный день, когда человек находит сам себя",-сказал он себе, закурив на сон грядущий последнюю папиросу.
Дронов явился после полудня, держа ежовую голову свою так неподвижно, точно боялся, что сейчас у него переломятся шейные позвонки. Суетливые глазки его были
– Башка трещит, - хрипло сказал он и хозяйски грубовато зарычал:
– Цапля, вино какое-нибудь - есть? Давай, давай! Был вчера на именинах у одного жулика, пили до шести часов утра. Сорок рублей в карты проиграл обида!
Но, выпив сразу два стакана вина, он заговорил менее хрипло и деловито. Цены на землю в Москве сильно растут, в центре города квадратная сажень доходит до трех тысяч. Потомок славянофилов, один из "отцов города" Хомяков, за ничтожный кусок незастроенной земли, необходимой городу для расширения панели, потребовал 120 или даже 200 тысяч, а когда ему не дали этих денег, загородил кусок железной решеткой, еще более стеснив движение.
– Вот тебе и отец города!
– с восторгом и поучительно вскричал Дронов, потирая руки.
– В этом участке таких цен, конечно, нет, - продолжал он. Дом стоит гроши, стар, мал, бездоходен. За землю можно получить тысяч двадцать пять, тридцать. Покупатель - есть, продажу можно совершить в неделю. Дело делать надобно быстро, как из пистолета, - закончил Дронов и, выпив еще стакан вина, спросил: - Ну, как?
– Я решил продать.
– Правильно. Интеллигент-домовладелец - это уже не интеллигент, а домовладелец, стало быть - не нашего поля ягода.
Самгин нахмурил брови, желая сказать нечто, но - не успел придумать, что сказать и как? А Дронов продолжал оживленно, деловито и все горячее:
– Значит, сейчас позвоним и явится покупатель, нотариус Животовский, спекулянт, держи ухо остро! Но, сначала, Клим Иванович, на какого чорта тебе тысячи денег? Не надобно тебе денег, тебе газета нужна или книгоиздательство. На газету - мало десятков тысяч, надо сотни полторы, две. Предлагаю: давай мне эти двадцать тысяч, и я тебе обещаю через год взогнать их до двухсот. Обещаю, но гарантировать-не могу, нечем. Векселя могу дать, а - чего они стоят?
– В карты играть будешь?
– спросил Самгин, усмехаясь.
– На бирже будем играть, ты и я. У меня верная рука есть, человек неограниченных возможностей, будущий каторжник или - самоубийца. Он честный, но сумасшедший. Он поможет нам сделать деньги.
Дронов встал, держась рукой за кромку стола. Раскалился он так, что коротенькие ноги дрожали, дрожала и рука, заставляя звенеть пустой стакан о бутылку. Самгин, отодвинув стакан, прекратил тонкий звон стекла.
– Деньги - будут. И будет газета, - говорил Дронов. Его лицо раздувалось, точно пузырь, краснело, глаза ослепленно мигали, точно он смотрел на огонь слишком яркий.
– Замечательная газета. Небывалая. Привлечем все светила науки, литературы, Леонида Андреева, объявим войну реалистам "Знания", - к чорту реализм! И - политику вместе с ним. Сто лет политиканили - устали, надоело. Все хотят романтики, лирики, метафизики, углубления в недра тайн, в кишки дьявола. Властители умов - Достоевский, Андреев, Конан-Дойль.
Самгин тихонько вздохнул, наполняя стакан белым вином, и подумал:
"Сколько
А Дронов, поспешно схватив стакан, жадно выхлебнул из него половину, и толстые, мокрые губы его снова задрожали, выгоняя слова:
– Мы дадим новости науки, ее фантастику, дадим литературные споры, скандалы, поставим уголовную хронику, да так поставим, как европейцам и не снилось. Мы покажем преступление по-новому, возьмем его из глубины...
Держа стакан у подбородка, он замахал правой рукой, хватая воздух пальцами, сжимая и разжимая кулак.
– Культура и преступность - понимаешь?
– Это будет политика, - вставил Самгин.
– Нет! Это будет обоснование права мести, - сказал Дронов и даже притопнул ногой, но тотчас же как будто испугался чего-то, несколько секунд молчал, приоткрыв рот, мигая, затем торопливо и невнятно забормотал:
– Ну, это - потом! Это - программа. Что ты скажешь, а?
Протирая очки платком, Самгин не торопился ответить. Слово о мести выскочило так неожиданно и так резко вне связи со всем, что говорил Дронов, что явились вопросы: кто мстит, кому, за что?
"Он типичный авантюрист, энергичен, циник, смел. Его смелость - это, конечно, беспринципность, аморализм", - определял Самгин, предостерегая себя, - предостерегая потому, что Дронов уже чем-то нравился ему.
– В общем - это интересно. Но я думаю, что в стране, где существует представительное правление, газета без политики невозможна.
Дронов сел и удивленно повторил:
– Представительное...
Но тотчас же, тряхнув головой, продолжал:
– В нашей воле дать политику парламентариев в форме объективного рассказа или под соусом критики. Соус, конечно, будет политикой. Мораль тоже. Но о том, что литераторы бьют друг друга, травят кошек собаками, тоже можно говорить без морали. Предоставим читателю забавляться ею.
После этого Дронов напористо спросил:
– Ты признал, что затея дельная, интересная, а - дальше?
И грубо добавил:
– Согласен дать деньги?
– Я должен подумать.
– Должен? Кому? Ведь не можешь же ты жалеть случайно полученные деньги?
"Какой нахал! Хам", - подумал Самгин, прикрыв глаза очками, - а Иван Дронов ожесточенно кричал:
– Вехисты - правы: интеллигент не любит денег, стыдится быть богатым, это, брат, традиция!
Он говорил еще долго и кончил советом Самгину: отобрать и свезти в склад вещи, которые он оставляет за собой, оценить все, что намерен продать, напечатать в газетах объявление о продаже или устроить аукцион. Ушел он, оставив домохозяина в состоянии приятной взволнованности, разбудив в нем желание мечтать. И первый раз в жизни Клим Иванович Самгин представил себя редактором большой газеты, человеком, который изучает, редактирует и корректирует все течения, все изгибы, всю игру мысли, современной ему. К его вескому слову прислушиваются политики всех партий, просветители, озабоченные культурным развитием низших слоев народа, литераторы, запутавшиеся в противоречиях критиков, критики, поверхностно знакомые с философией и плохо знакомые с действительной жизнью. Он - один из диктаторов интеллектуальной жизни страны. Он наиболее крупный и честный диктатор, ибо не связан с какой-то определенной программой, обладает широчайшим опытом и, в сущности, не имеет личных целей. Не честолюбив. Не жаден на славу, равнодушен к деньгам. Он действительно независимый человек.