Жизнь Клима Самгина (Часть 4)

Горький Максим

"Практическую, хозяйственную часть газеты можно поручить Дронову. Да, Дронов - циник, он хамоват, груб, но его энергия - ценнейшее качество. В нем есть нечто симпатичное, какая-то черта, сродная мне. Она еще примитивна, ее следует развить. Я буду руководителем его, я сделаю его человеком, который будет дополнять меня. Нужно несколько изменить мое отношение к нему".

Самгин напомнил себе Ивана Дронова, каким знал его еще в детстве, и решил:

"Да, он, в сущности, оригинальный человек".

На другой день утром Дронов явился с покупателем. Это был

маленький человечек, неопределенного возраста, лысоватый, жиденькие серые волосы зачесаны с висков на макушку, на тяжелом, красноватом носу дымчатое пенснэ, за стеклами его мутноватые, печальные глаза, личико густо расписано красными жилками, украшено острой французской бородкой и усами, воинственно закрученными в стрелку. Одет был в темносерый мохнатый костюм, очень ловко сокращавший действительные размеры его животика, круглого, точно арбуз. Он казался мягким, как плюшевая кукла медведя или обезьяны, сделанная из различных кусков, из остатков.

– Козьма Иванов Семидубов, - сказал он, крепко сжимая горячими пальцами руку Самгина. Самгин встречал людей такого облика, и почти всегда это были люди типа Дронова или Тагильского, очень подвижные, даже суетливые, веселые. Семидубов катился по земле не спеша, осторожно" говорил вполголоса, усталым тенорком, часто повторяя одно и то же слово.

– Дом - тогда дом, когда это доходный дом, - сообщил он, шлепая по стене кожаной, на меху, перчаткой.
– Такие вот дома - несчастье Москвы, продолжал он, вздохнув, поскрипывая снегом, растирая его подошвой огромного валяного ботинка.
– Расползлись они по всей Москве, как плесень, из-за них трамваи, тысячи извозчиков, фонарей и вообще - огромнейшие городу Москве расходы.

Голос его звучал все жалобнее, ласковей.

– Против таких вот домов хоть Наполеона приглашай.

И снова вздохнул;

– Мелкой жизнью живем, государи мои, мелкой!

– Правильно, - одобрил Дронов. Расхаживая по двору, измеряя его шагами, Семидубов продолжал:

– Англичане говорят "мой дом - моя крепость", так англичане строят из камня, оттого и характер у них твердый. А из дерева - какая же крепость? Вы, государи мои, как оцениваете это поместье?

– Тридцать пять тысяч, - быстро сказал Дронов.

– Несерьезная цена. Деньги дороже стоят.

– А ваша цена?

– Половинку тридцати.

– Смеетесь.

– Тогда - до свидания, - грустно сказал Семидубов и пошел к воротам. Дронов сердито крякнул, прошипел! "Ж-жулик!" - и, отправился вслед за ним, а Самгин остался среди двора, чувствуя, что эта краткая сцена разбудила в нем какие-то неопределенные сомнения.

Вечером эти сомнения приняли характер вполне реальный, характер обидного, незаслуженного удара. Сидя за столом, Самгин составлял план повести о деле Марины, когда пришел Дронов, сбросил пальто на руки длинной Фелицаты, быстро прошел в столовую, забыв снять шапку, прислонился спиной к изразцам печки и спросил, угрюмо покашливая:

– Ты знал, что на это имущество существует закладная в двадцать тысяч? Не знал? Так-поздравляю!
– существует.
– Он

снял шапку с головы, надел ее на колено и произнес удивленно, с негодованием: - Когда это Варвара ухитрилась заложить?

– Она была легкомысленна, - неожиданно для себя сказал Самгин, услышал, что сказалось слишком сердито, и напомнил себе, что у него нет права возмущаться действиями Варвары. Тогда он перенес возмущение на Дронова.

"Он говорит о Варваре, как о своей любовнице". А Дронов, поглаживая шапку, пробормотал:

– Замечательно ловко этот бык Стратонов женщин грабил.

Самгин сорвал очки с носа, спрашивая:

– Ты хочешь сказать...?

– Я уже сказал. Теперь он, как видишь, законодательствует, отечество любит. И уже не за пазухи, не под юбки руку запускает, а - в карман отечества: занят организацией банков, пассажирское пароходство на Волге объединяет, участвует в комиссии водного строительства. Н-да, чорт... Деятель!

Говорил Дронов, глядя в угол комнаты, косенькие глазки его искали там чего-то, он как будто дремал.

– Все-таки это полезное учреждение - Дума, то есть конституция, отлично обнаруживает подлинные намерения и дела наиболее солидных граждан. А вот... не солидные, как мы с тобой...

И, прервав ворчливую речь, он заговорил деловито:

если земля и дом Варвары заложены за двадцать тысяч, значит, они стоят, наверное, вдвое дороже. Это надобно помнить. Цены на землю быстро растут. Он стал развивать какой-то сложный план залога под вторую закладную, но Самгин слушал его невнимательно, думая, как легко и катастрофически обидно разрушились его вчерашние мечты. Может быть, Иван жульничает вместе с этим Семидубовым? Эта догадка не могла утешить, а фамилия покупателя напомнила:

"Снова - семь".

Дронов посидел еще минут пять и вдруг исчез, даже не простясь.

"Дом надо продать", - напомнил себе Клим Иванович и, закрыв глаза, стал тихонько, сквозь зубы насвистывать романс "Я не сержусь", думая о Варваре и Стратонове:

"Свинство".

возился с продажей дома больше месяца, за это время Самгин успел утвердиться в правах наследства, ввестись во владение, закончить план повести и даже продать часть вещей, не нужных ему, костюмы Варвары, мебель. Дронов даже похудел. Почти каждый день он являлся пред Самгиным полупьяный, раздраженный, озлобленный, пил белое вино и рассказывал диковинные факты жульничества.

– Состязание жуликов. Не зря, брат, московские жулики славятся. Как Варвару нагрели с этой идиотской закладной, чорт их души возьми! Не брезглив я, не злой человек, а все-таки, будь моя власть, я бы половину московских жителей в Сибирь перевез, в Якутку, в Камчатку, вообще - в глухие места. Пускай там, сукины дети, жрут друг друга - оттуда в Европы никакой вопль не долетит.

Самгин слушал эту пьяную болтовню почти равнодушно. Он был уверен, что возмущение Ивана жуликами имеет целью подготовить его к примирению с жульничеством самого Дронова. Он очень удивился, когда Иван пришел красный, потный, встал пред ним и торжественно объявил: