Жизнь Клима Самгина (Часть 4)
Шрифт:
Тут и вмешался Дронов, перелистывая записную книжку; не глядя ни на кого, он сказал пронзительно:
– Ерунду плетешь, пан. На сей год число столыпинских помещиков сократилось до трехсот сорока двух тысяч! Сократилось потому, что сильные мужики скупают землю слабых и организуются действительно крупные помещики, это - раз! А во-вторых: начались боевые выступления бедноты против отрубников, хутора - жгут! Это надобно знать, почтенные. Зря кричите. Лучше - выпейте! Провидение божие не каждый день посылает нам бенедиктин.
В пронзительном голосе Ивана Самгин ясно слышал нечто
"Я слишком увлекся наблюдением и ослабил свою волю к действию. К чему, в общем и глубоком смысле, можно свести основное действие человека, творца истории? К самоутверждению, к обороне против созданных им идей, к свободе толкования смысла фактов".
Самгин, мысленно повторив последнюю фразу, решил записать ее в тетрадь, где он коллекционировал свои "афоризмы и максимы".
В квартиру Дронова, как на сцену, влекла его и Тося. За несколько недель он внимательно присмотрелся к ней и нашел, что единственно неприятное в ней - ее сходство с Мариной, быть может, только внешнее сходство, - такая же рослая, здоровая, стройная. Неумна, непоколебимо спокойна. По глупости откровенна, почти до неприличия. Если ее не спрашивать ни о чем, она может молчать целый час, но говорит охотно и порою с забавной наивностью. О себе рассказывает безжалостно, как о чужом человеке, а вообще о людях - бесстрастно, с легонькой улыбочкой в глазах, улыбка эта не смягчала ее лица. Клим Иванович Самгин стал думать, что это существо было бы нелишним и очень удобным в его квартире. Она все обостряла его любопытство:
"Странная фигура. Глупа, но, кажется, не без хитрости".
И, сознавая, что влечение к этой женщине легко может расти, он настраивал свое отношение к ней иронически, полувраждебно,
Однажды, поздно вечером, он позвонил к Дронову. Дверь приоткрылась не так быстро, как всегда, и цепь, мешавшая вполне открыть ее, не была снята, а из щели раздался сердитый вопрос Таисьи:
– Кто это?
В прихожей надевал пальто человек с костлявым, аскетическим лицом, в черной бороде, пальто было узко ему. Согнувшись, он изгибался и покрякивал, тихонько чертыхаясь.
– Дайте помогу, - предложила Таисья.
– Спасибо. Готово, - ответил ей гость.
– Вот черти... Прощайте.
Шляпу он надел так, будто не желал, чтоб Самгин видел его лицо.
– Я знаю этого человека, - сообщил Самгин.
– Да?
– спросила Таисья.
– Его фамилия-Поярков. Таисья, помолчав, спросила:
– За границей познакомились?
– В Москве. Давно.
Таисья молча кивнула головой.
– Иван знаком с ним?
– Нет, - строго сказала Таисья, глядя в лицо его.
– Я тоже не знаю кто это. Его прислал Женя. Плохо Женьке. Но Ивану тоже не надо знать, что вы видели здесь какого-то Пожарского? Да?
–
– Не надо это знать Ивану, понимаете? Самгин молча кивнул головой, сообразив:
"Очевидно - нелегальный. Что он может делать теперь, здесь, в Петербурге? И вообще в России?"
Привычная упрощенность отношения Самгина к женщинам вызвала такую сцену: он вернулся с Тосей из магазина, где покупали посуду; день был жаркий, полулежа на диване, Тося, закрыв глаза, расстегнула верхние пуговицы блузки. Клим Иванович подсел к ней и пустил руку свою под блузку. Тося спросила;
– Что это вас интересует там?
Спросила она так убийственно спокойно и смешно, что Самгин невольно отнял руку и немножко засмеялся, - это он позволял себе очень редко, засмеялся и сказал:
– Мне кажется, у вас есть комический талант.
– Если есть, так - не там, - ответила она. Самгин встал, отошел от нее, спросил:
– Вы не пробовали играть на сцене?
– Приглашали. Мой муж декорации писал, у нас актеры стаями бывали, ну и я - постоянно в театре, за кулисами. Не нравятся мне актеры, все - герои. И в трезвом виде и пьяные. По-моему, даже дети видят себя вернее, чем люди этого ремесла, а уж лучше детей никто не умеет мечтать о себе.
Самгин послушал, подумал, затем сказал:
– А наверное, вы очень горячая женщина.
– Охладили уже. Любила одного, а живу - с третьим. Вот вы сказали "любовь и голод правят миром", нет, голод и любовью правит. Всякие романы есть, а о нищих романа не написано...
– Это очень метко, - признал Самгин.
Он заметил, что после его шаловливой попытки отношение Тоси к нему не изменилось: она все так же спокойно, не суетясь, заботилась о благоустройстве его квартиры.
Клим Иванович Самгин понимал, что столь заботливое отношение к нему внушено Таисье Дроновым, и находил ее заботы естественными.
"И любит гнезда вить", - вспомнил он слова Ивана о Таисье.
Она нашла ему прислугу, коренастую, рябую, остроглазую бабу, очень ловкую, чистоплотную, но несколько излишне и запоздало веселую: волосы на висках ее были седые.
Осенью Клим Иванович простудился: поднялась температура, болела голова, надоедал кашель, истязала тихонькая скука, и от скуки он спросил:
– Сколько вам лет, Агафья?
– Лета мои будто небольшие: тридцать четыре, - охотно ответила она.
– Рано завели седые волосы. Она усмехнулась и, облизав губы кончиком языка,не сказала ничего, но, видимо, ждала еще каких-то вопросов.
– Вы давно знаете Дронову?
– Давненько, лет семь-восемь, еще когда Таисья Романовна с живописцем жила. В одном доме жили. Они - на чердаке, а я с отцом в подвале.
Она стояла, опираясь плечом на косяк двери, сложив руки на груди, измеряя хозяина широко открытыми глазами.
Самгин лежал на диване, ему очень хотелось подробно расспросить Агафью о Таисье, но он подумал, что это надобно делать осторожно, и стал расспрашивать Агафью о ее жизни. Она сказала, что ее отец держал пивную, и, вспомнив, что ей нужно что-то делать в кухне, - быстро ушла, а Самгин почувствовал в ее бегстве нечто подозрительное.