Жизнь Клима Самгина (Часть 4)
Шрифт:
Над повестью Самгин не работал, исписал семнадцать страниц почтовой бумаги большого формата заметками, характеристиками Марины, Безбедова, решил сделать Бердникова организатором убийства, Безбедова - фактическим исполнителем и поставить за ними таинственной фигурой Крэйтона, затем начал изображать город, но получилась сухая статейка, вроде таких, какие обычны в словаре Брокгауза.
Изредка являлся Дронов, почти всегда нетрезвый, возбужденный, неряшливо одетый, глаза - красные, веки опухли.
– Тоську в Буй выслали.
– Туда как будто раньше и не ссылали, чорт его знает что за город, жителя в нем две тысячи триста человек. Одна там, только какой-то поляк угряз, опростился, пчеловодством занимается. Она - ничего, не скучает, книг просит. Послал все новинки - не угодил! Пишет: "Что ты смеешься надо мной?" Вот как... Должно быть, она серьезно втяпалась в политику...
Об издании газеты он уже ж говорил, а на вопрос Самгина пробормотал:
– Какая теперь газета, к чорту! Я, брат, махнул деньгами и промахнулся.
"Кажется - лжет",- подумал Самгин и осведомился:
– Проиграл в карты?
– Цемент купил, кирпич... Большой спрос на строительные материалы... Надеялся продать с барышом. Надули на цементе...
Когда он рассказывал о Таисье, Самгин заметил, что Агафья в столовой перестала шуметь чайной посудой, а когда Дронов ушел, Самгин спросил рябую женщину:
– Слышали о судьбе Тоси?
– Слышала.
Хозяин смотрел на нее, ожидая, что она еще скажет. А она, поняв его, бойко сказала:
– Что ж -везде жить можно, была бы душа жива... У меня землячок один в ссылку-то дошел еле грамотным, а вернулся-статейки печатает...
"Это - не Анфимьевна", - подумал Самгин.
В должности "одной прислуги" она работала безукоризненно: вкусно готовила, держала квартиру в чистоте и порядке и сама держалась умело, не мозоля глаз хозяина. Вообще она не давала повода заменить ее другой женщиной, а Самгин хотел бы сделать это - он чувствовал в жилище своем присутствие чужого человека, - очень чужого, неглупого и способного самостоятельно оценивать факты, слова.
Как-то вечером Дронов явился с Тагильским, оба выпивши. Тагильского Самгин не видел с полгода и был неприятно удивлен его визитом, но, когда присмотрелся к его фигуре, - почувствовал злорадное любопытство: Тагильский нехорошо, почти неузнаваемо изменился. Его округлая, плотная фигура потеряла свою упругость, легкость, серый, затейливого покроя костюм был слишком широк, обнаруживал незаметную раньше угловатость движений, круглое лицо похудело, оплыло, и широко открылись незнакомые Самгину жалкие, собачьи глаза. Он и раньше был внешне несколько похож на Дронова, такой же кругленький, крепкий, звонкий, но раньше это сходство только подчеркивало неуклюжесть Ивана, а теперь Дронов казался пригляднее.
Чмокая губами, Тагильский нетрезво, с нелепыми паузами между слов рассказывал:
– В Киеве серьезно ставят дело об употреблении
– Тагильский захохотал, хлопая себя ладонями по коленам.
– Это очень уместно накануне юбилея Романовых. Вы, Самгин, антисемит? Так нужно, чтоб вы заявили себя филосемитом, - понимаете? Дронов - анти, а вы - фило. А я ни в тех, ни в сех или - глядя по обстоятельствам и - что выгоднее.
– Он думает, что это затеяно с целью создать в обществе еще одну трещину, - объяснил Дронов, раскачиваясь на стуле.
– Именно!
– вскричал Тагильский.
– Разобщить, разъединить. Глупо, общества - нет. Кого разъединять?
– Выпить - нечего?
– спросил Дронов, а когда хозяин ответил утвердительно и строго: "Нечего!" - "Сейчас будет!.." - сказал Дронов. И ушел в кухню.
Самгин не успел протестовать против его самовольства, к тому же оно не явилось новостью. Иван не впервые посылал Агафью за своим любимым вином.
Чмокая, щурясь, раздувая дряблое лицо гримасами, Тагильский бормотал:
– Общество, народ - фикции! У нас - фикции. Вы знаете другую страну, где министры могли бы саботировать парламент - то есть народное представительство, а? У нас - саботируют. Уже несколько месяцев министры не посещают Думу. Эта наглость чиновников никого не возмущает. Никого. И вас не возмущает, а ведь вы...
Тагильский визгливо засмеялся, грозя пальцем Самгину; затем, отдуваясь, продолжал:
– А, знаете, я думал, что вы умный и потому прячете себя. Но вы прячетесь в сдержанном молчании, потому что не умный вы и боитесь обнаружить это. А я вот понял, какой вы...
– Поздравляю вас с этим, - сказал Самгин, не очень задетый пьяными словами.
– Вы - не обижайтесь, я тоже дурак. На деле Зотовой я мог бы одним ударом сделать карьеру.
– Каким образом?
– спросил Самгин, невольно подвигаясь к нему и даже понизив голос.
– Мог бы. И цапнуть деньги, - говорил Тагильский, как в бреду.
– Вы узнали, кто убил?
Тагильский сидел опираясь руками о ручки кресла, наклонясь вперед, точно готовясь встать; облизав губы, он смотрел в лицо Самгина помутневшими глазами и бормотал.
– Я - знал, - сказал он, тряхнув головой.
– Это - просто. Грабеж, как цель, исключен. Что остается? Ревность? Исключена. Еще что? Конкуренция. Надо было искать конкурента. Ясно?
– Да, но - кто же?
Самгин торопился услышать имя, соображая, что при Дронове Тагильский не станет говорить на эту тему.
– Фактический убийца, наверное, - Безбедов, которому обещана безнаказанность, вдохновитель - шайка мерзавцев, впрочем, людей вполне почтенных.
– Ты - про это дело?
– (сказал) Дронов, входя, и вздохнул, садясь рядом с хозяином, потирая лоб.- Дельце это - заноза его, - сказал он, тыкая пальцем в плечо Тагильского, а тот говорил: