Жизнь моя
Шрифт:
Она отодвинула складку его тоги и спустила тунику на одном плече, потом наклонила голову, и он почувствовал на коже ее теплое дыхание. Ее мягкие губы шли вдоль линии по его ключице.
Она открыла рот и укусила его так сильно, как только могла.
С криком он оттолкнул ее, и она, отлетев к стене, чуть не упала.
— Никогда так не делай! — выкрикнул он. — С тобой все в порядке? Тебе повезло, что ты осталась цела.
Дрожа, она вытерла рот тыльной стороной руки.
— Как будто тебя это волнует!
В
Он коснулся пальцем плеча и отнял его потемневшим от крови.
— За что?
Она вздернула подбородок.
— Теперь я оставила на тебе свою метку. Ты не забудешь меня, пока будешь в походе.
— Это невозможно, чтобы я забыл тебя.
Он подошел к ней и мягко взял за затылок, отклоняя назад ее голову, чтобы открыть шею.
— Возможно, мне стоит сделать с тобой то же самое.
Она стояла совершенно неподвижно.
— Что ж, давай. Если посмеешь.
Он рассматривал белизну ее шеи. Потом вздохнул, нагнулся и поцеловал ее пульс.
— Ты ведь знаешь, что я не смогу, — прошептал он.
Она вывернулась из его объятий.
— Трус! Я должна была заклеймить тебя каленым железом вместо этого. Ведь именно так поступают с трусами, правда?
Она сняла с пальца свое кольцо-печатку.
— Надо было раскалить его на огне и заклеймить тебя!
Бросив кольцо на плиты, она отвернулась.
Он положил руки ей на плечи.
— Ты же не собираешься потерять меня?
— Ах, нет? А что, если тебя убьют?
— Не убьют. Но даже если и убьют, я всегда буду с тобой. — Он положил руку ей на сердце. — Здесь.
— Говоришь, как поэт! Чего хорошего в том, что ты будешь у меня там?
Он не ответил. Сегодня она была в плохом настроении: сердитая и обиженная. Это была его вина. Любая попытка поговорить с ней оборачивалась ложью и отговорками. Без сомнения, и выбор места для встреч тоже способствовал этому. Она была слишком молода, чтобы встречаться на кладбище. Чувствовать рядом смерть — к чему это.
— Извини. Я не должен был приводить тебя сюда.
— Ты не приводил меня сюда. Я сама пришла.
— В ближайшее время подыщу для наших встреч что-нибудь другое. А вскоре вообще все изменится. Зачем прятаться в тени, если мы поженимся?
Он почувствовал, как напряжение отпустило ее тело.
— Как ты собираешься этого добиться? — спросила она не глядя на него.
— Найду способ.
Быстро, чтобы он не заметил, она вытерла глаза пальцем. Потом потрогала ближайшую погребальную нишу, как талисман.
Склеп вмещал в себя не одно поколение большой римской семьи, и она часто дразнила его этим. Внутренние стены склепа были заставлены урнами. Каждая сидела в зубчатой нише тошнотворно-зеленого порфира и была украшена погребальными портретами. Мемориальные
Ниша, которой коснулась Тацита, была местом упокоения женщины, некой Прокулы Секунды. Судя по портрету, она была неустрашимо-безликой матроной, с диадемой волос, перевитых, как канаты, и, судя по ее выражению, слишком сильно. Ее урна была роскошной и помпезной, почти полностью покрытой фамильными эмблемами. Ясно, что ее муж — чей пепел соединился с ее несколькими годами позже, — был человеком небедным.
Тацита пробормотала:
— Думаю, что ты выберешь место вроде этого. У тебя не хватило вкуса выбрать приличный склеп.
Он улыбнулся.
— Я такой. Крестьянские корни проявляются при любой возможности. — Он на мгновение задумался. — Если хочешь знать, я выбрал этот склеп, потому что он напоминает мне о тебе.
— Не смешно. Попробуй снова.
«Образцовая женщина, — прочел он вслух надпись на мемориальной доске, — которую боги наделили всеми добродетелями. Послушная, уравновешенная, бережливая и покладистая…»
Он почувствовал, как она подавила смешок.
«Никогда не было случая, чтобы она игнорировала желания своего мужа, или теряла терпение, или ругала его…»
— Все, достаточно!
Она повернулась к нему лицом, и его сердце подпрыгнуло: она смеялась.
— Так я прощен? — спросил он.
— Насчет этого не знаю. Давай не будем торопить события.
Он наклонил голову в знак согласия.
Они слились в поцелуе. Когда же они остановились, чтобы перевести дыхание, она дотронулась до метки — укуса на его плече.
— Больно?
— Да.
Медленно она сунула ноготь в запекшуюся кровь, чтобы разбередить рану.
— Теперь еще больней, — сказал он.
— Хорошо. Тебе это полезно.
Двумя пальцами она мягко разделила края раны и опустила голову на его плечо.
— Расслабься, — прошептала она. — Ты напряжен, как жеребец.
Она нежно подула в рану, соединила ее края и запечатала ее языком. Это было похоже на атаку маленьких, странных, острозубых ночных созданий.
— Вот, — шепнула она, — теперь часть моего духа будет в тебе навсегда.
Она прикрыла рану рукой.
— Останется красивый шрам! Растущий месяц, прямо — как мой амулет. Теперь, куда бы ты ни шел, я буду с тобой.
— Я это сделаю и без шрама.
— Прекрасные слова, поэт. Но этот шрам останется.
Нахмурившись, он изучал ее лицо.
— Что случилось? Это ведь не только из-за моего отъезда в Галлию?
Она встретились с ним глазами и внезапно сделалась совсем юной.
— Кассий, я боюсь.
— Чего?
— Не знаю. Именно поэтому я и боюсь.