Жизнь моя
Шрифт:
— Я не мог видеть Анто… доктора Хант, но я видел Майлза.
— Но в своих показаниях вы утверждаете, что видели, как она отдает ключи умершему.
— Я видел, как он ловит их, но видеть ее не мог. Там были кусты.
— Ах да. Совершенно верно, — коронер сверился со своей папкой. — Доктор Хант говорит в своих показаниях, что она бросила ключи умершему.
Краешком глаза Патрик видел, как напряглась Дебра Пасмор.
— Полагаю, что так, — неохотно признал он. — Если бы она не позволила ему взять ключи, он так или иначе отобрал бы их, потому…
Успокаивающий
— Потом вы увидели, как покойный садится в джип.
— Да.
— И джип опрокидывается в ущелье.
— Да.
— Вот мы и вернулись туда, откуда начали. Очень хорошо!
Патрик покачнулся. Его спина болела от долгого пребывания стоя, левая рука пульсировала. Скажи коронер хотя бы еще раз «очень хорошо» — он не знал, смог бы удержаться от того, чтобы не подойти к столу и не разбить ему физиономию.
— Я подхожу к концу опроса, мистер МакМаллан, — объявил коронер любезным голосом, ввергнув Патрика в смущение. — Но я должен спросить, и это очень важно, поэтому позвольте отнять у вас еще немного времени. Не был ли умерший чрезмерно расстроенным или угнетенным тем, что он узнал о ваших отношениях с доктором Хант?
— Сэр?
— До такой степени, что он мог покончить с собой или же сделаться безразличным к тому, жить или умереть?
Дебра Пасмор прикрыла руками рот.
Что ему на это ответить? Он не мог произнести ни звука.
— Майлз, Майлз был… — он прервался и начал снова. — Майлз никогда бы не сделал попытки убить себя. Никогда. У него было слишком много того, ради чего стоит жить.
Внезапно он представил Майлза, выкрикивающего со смехом по поводу клише: «Слишком много того, ради чего стоит жить?» Господи Иисусе! — сказал бы он. Где ты откопал это?
Потом они посмеются над этим.
В эту минуту его поразило, что уже никогда он не будет смеяться чему-то вместе с Майлзом. Кровь зашумела в его ушах. Зал суда затуманился.
— Я знал его, — сказал он. Его голос скрипел. — Он никогда бы не покончил с собой. Он был мой лучший друг.
На этот раз коронер не стал предупреждать его, чтобы он отвечал в рамках вопроса. Он молча разглядывал Патрика, слегка заинтригованный этим свидетельством скорби. Потом сказал:
— Последний вопрос: младшая сестра умершего была с вами во время происшествия, и она тоже была свидетельницей. Понятно, что девочка слишком подавлена, чтобы ее опрашивать. Но я задам вопрос вам. По вашему мнению, могла бы она добавить еще что-нибудь к тому, что вы нам сегодня рассказали? Вообще что-нибудь?
Патрик подумал над этим. Он подумал о Майлзе, который завербовал Моджи в помощники, чтобы забрать кантарос. Он подумал о напряженном личике восьмилетнего ребенка, когда та проигрывала несчастный случай со своими Синди. Он подумал о своем обещании «не говорить про нее» и о своем обещании Майлзу присматривать за сестрой.
— Нет, сэр, — ответил он. — Она не смогла бы к этому ничего добавить.
— Благодарю вас, мистер МакМаллан, на этом все.
И только когда он сел на свое место рядом с Деброй, прикрыл глаза и сделал пару глубоких, медленных вдохов, он почувствовал, как что-то шуршит в кармане его пиджака и вынул карандашный набросок, сделанный Антонией.
Он собирался
Внезапно у него возник вопрос, не совершил ли он ошибку, защитив Моджи.
В первый раз за все это время ему пришло в голову, что еще ничего не было сказано о кантаросе. Конечно, это было немного странно. Надо ли было ему что-нибудь сказать?
Но что бы это дало? Это означало бы только всевозможные вопросы к бедной маленькой Моджи, а смысл? Она не знала, где Майлз спрятал этот проклятый кубок, так какой в этом смысл?
Запрокинув голову, он смотрел, как дождь маленькими серыми ручейками струился по окну в крыше. Он чувствовал себя более высушенным, чем когда-либо в жизни.
Кассий, загадка, кантарос. Что из этого сейчас имело смысл?
Он сунул рисунок обратно в карман.
Коронер прошелся с Антонией по тем же вопросам, что и с Патриком, но гораздо быстрее.
Она старалась отвечать как можно точнее, но с трудом понимала его вопросы. В результате ее речь прерывалась, и она часто переспрашивала. Она подозревала, что он находит ее уклончивой. Она ничего не могла поделать с собой. Все, о чем она могла думать, был тот факт, что Майлз был еще жив, когда начался пожар.
Но, конечно, он был без сознания? Или это еще одна маленькая аккуратная ложь из тех, которые люди говорят друг другу, чтобы спать по ночам: «По крайней мере, он не страдал», «Это наверняка было мгновенно», «Он не должен был ничего почувствовать».
Коронер задал ей следующий вопрос. Что-то о бумажном следе. Она извинилась и попросила его повторить, и он сделал со слегка преувеличенным терпением.
— Да, — сказала она. — К тому времени когда мы с Патриком добрались до поворота на Ле Фигароль, мы уже собрали все контекстные листы.
Ее голос звучал холодно и скучно, словно она говорила о погоде. Она поняла, как ей держаться перед ним. Жесткая, бесчувственная карьеристка, разрушившая дружбу двух молодых людей, хладнокровно лгавшая своему собственному отцу. Только такая, как она, могла удариться в истерику и швырнуть ключи от машины своему мертвецки пьяному да к тому же безжалостно отвергнутому бой-френду, а потом стоять и смотреть, как тот летит навстречу своей смерти. Она и пальцем не шевельнула, чтобы помочь, в то время как его лучший друг рисковал головой, пытаясь его спасти. Неудивительно, что два репортера в боковом ряду что-то ожесточенно строчили. И уж тем более неудивительно, что Дебра Пасмор метнула в нее этот взгляд василиска.
— …Так почему же, — продолжал коронер, — вы сочли необходимым оставить джип и продолжать поиски? Если вы уже собрали все бумаги, вы могли бы просто повернуть и поехать домой?
Она в замешательстве посмотрела на него.
— Почему?
— Да, почему?
Нетерпение сделало любезный голос коронера куда менее любезным.
— Потому что, — начала она, — мы должны были найти кантарос.
— Что? — Коронер нахмурился и зашуршал бумагами. — Не могу припомнить, чтобы нечто с таким названием фигурировало в показаниях. Объясните, пожалуйста.