Жизнь моя
Шрифт:
Он поднялся на ноги, подошел к краю, и встал, глядя вниз, в ущелье.
— Значит, ты с этим примирилась, — сказал он без выражения.
— Думаю, да.
Он повернулся к ней.
— Тогда почему ты здесь?
Она моргнула.
— Антония, что в этом хорошего? Одному Богу известно, какое это было тяжелое время для всех нас.
Она вздрогнула.
— Зачем ворошить старое.
— Ты хочешь убедить меня уехать отсюда?
— Я хочу убедить человека, о котором когда-то заботился, не превращать свою жизнь в руины.
«Человека,
Она снова вспомнила ту лунную ночь, двенадцать лет назад. Знали бы они, когда им было по двадцать четыре, что они будут стоять здесь как чужие, как бы они это перенесли…
— Ты преувеличиваешь, — ровным голосом сказала она. — Пара недель отдыха в Южной Франции едва…
Он поднял руку.
— Не пытайся бодаться с Деброй. Это весьма неудачная затея. Поверь мне. Я ее знаю.
Она сглотнула.
— Возвращайся в Лондон. Забудь об этом.
Она поднялась на ноги.
— Забудь? Я только это и делала все двенадцать лет. И теперь я к этому вернусь.
Этой ночью, впервые за долгие годы, Моджи опять снился кошмар.
Она была на Хайгейтском кладбище, окруженная голубями. Их трепещущие крылья были повсюду, и это было ужасно. Она знала, что единственный путь оттуда — вниз, по вертикальным ступеням в подземную комнату, но она не могла спуститься туда, потому что внизу ее поджидало что-то маленькое и злобное. Ее сердце разрывалось от паники. Она закричала и, дернувшись, проснулась.
Она соскользнула с матраса и добралась до окна. За ночь облака спустились с гор и захватили деревню. Она наблюдала, как они ползут по rue de la Cluette, — безмолвные тайные пришельцы из другого мира. Она гадала, проснулась ли она окончательно или все еще пребывает в кошмаре.
Ее наполняло чувство вины: туманное сознание, что однажды она сделала нечто ужасное и теперь требовалось усилие, чтобы не вспомнить, что именно.
Но какое отношение ко всему этому имело Хайгейтское кладбище? Она никогда даже не была там.
Однажды она специально купила сонник. Он утверждал, что сны — это послания от подсознания, и надо только разгадать значение символов, маскирующих смысл. Но это никак не могло ей помочь.
Она бы все отдала, чтобы вернуться сейчас на Уильтон Роуд, где можно было бы сползти вниз, в комнату для завтраков, и устроиться там с собаками до рассвета. Она часто делала так, когда ей было восемь, и каждую ночь ей снились кошмары.
В ее мозгу внезапно возникла картина, словно кто-то вставил слайд в проектор. Воспоминание из ниоткуда.
Кантарос стоит на столе в мастерской. Он пульсирует рубиновым цветом, словно наполнен кровью.
Она включила свет и легла на кровать.
— Что происходит? — прошептала она, и в тишине ее голос прозвучал пугающе, как чужой.
Антония вернулась, подумала она, — вот что происходит.
Как
Она возненавидела его сразу, потому что нашедшие его Патрик с Антонией изменились, а днем позже Майлз, взявший его, был убит.
Кроме Патрика, она никому не говорила о том, что Майлз взял кубок. После разговора в детской они никогда больше не возвращались к этой теме. Она не могла. Она испытывала суеверное опасение, что, если она это сделает, Патрик будет вынужден уехать, как в сказке. Но ей приносила болезненное удовлетворение мысль, что она может в любой момент подойти к матери и сказать:
— Антония говорила правду. Я знаю. Это я помогла ему забрать кубок.
В этом была своего рода притягательность, словно стоишь на краю утеса, думая: «А что, если я прыгну?» Потому что она знала: если она скажет это, мать возненавидит ее навсегда.
Этот кубок, этот ужасный кубок! Все возвращалось к нему. Патрик с Антонией откопали его — и все пошло наперекосяк. А теперь Антония хочет откопать его снова.
Она поглубже зарылась в свой спальный мешок. Снаружи тучи прижимались к ее окну, отрезая дом от остальной деревни. Ничто больше не было реальным. Кошмар просачивался в мир.
Джулиан был разбужен вскриками Моджи во сне. Дебра не шелохнулась, но он знал, что она не спит.
По справедливости, она должна была бы спать. После фиаско ночью в воскресенье она с головой ушла в восемнадцатичасовой рабочий день, где были и переговоры по телефону, и факсы на пятидесяти листах, в тщетной попытке выкинуть мысли об этой глупой девчонке внизу, на мельнице.
Он тихо поднялся и прошел в коридор, послушать у двери дочери. Все было тихо.
Двенадцать лет назад он вошел бы к ней и просидел у ее постели до рассвета. Но с некоторых пор он должен был ждать, пока его позовут, чтобы осторожно убедиться в том, что у нее все в порядке. Пожалуй, это было лучшее, что он мог сделать. Она бы только обиделась и назвала его надзирателем. Возможно, она унаследовала скрытность от своей матери.
Он спустился вниз сделать чай. Кухня была теплой и уютной, но ему не хватало собак. Иногда приходила кошка Меру, но это было не то. Джулиан восхищался кошками, но совсем не понимал их, и они это чувствовали.
Стоя у окна в ожидании, когда закипит чайник, он увидел, как внизу, в долине, зажегся свет в кабинете Патрика. Его плечи опустились. Один Бог знает, что сделал с Патриком приезд Антонии. Он пожалел о том, что пригласил ее в дом.
Чего он думал добиться? Это не принесло Моджи ничего хорошего. Напротив, впервые за эти годы у нее опять начались кошмары. А теперь и его бедный мальчик лишился сна.