Жизнь на излом. Ранение навылет
Шрифт:
Неужели это ОН?
Ноги ослабли, и Кира, не смея ничего сказать в ответ, села у ног Андрюшки.
Мелкие пуговки расплывались, пелена от слез мешала, и она зло утерла глаза рукавом.
Андрюша замычал и закачался, мотая головой, показывая свое недовольство.
— Тише, тише, успокойся, пожалуйста. Всё хорошо.
Она говорила с Андрюшкой, но как же ей самой в этот момент нужны были слова поддержки. Краем глаза увидела, как напрягаясь спина мужчины, услышала, как с шумом он отбросил ручку, и та, покатившись по столу, упала
Тишина после этого стала оглушающей, а воздух сгустился настолько, что стало трудно дышать.
Глеб с шумом отодвинуть стул и встал. Окинул взглядом Киру и сидящего в кресле ребёнка. Затем прошёл к массажному столу, сам протёр его поверхность дезинфицирующим средством и покрыл пелёнкой.
— Вы долго собираетесь здесь сидеть? Опоздания мало? Мы теряем время.
Голос набатом звучал в ушах. А сердце кричало: "Жив! Жив…"
— Да, сейчас, — тихо промолвила Кира.
Узнал. Не мог не узнать, но делает вид, что они абсолютно чужие друг другу люди.
А разве он неправ?
Кира набрала в грудь побольше воздуха, сконцентрировалась на мальчике и начала его быстро раздевать, одновременно уговаривая и успокаивая.
Когда Андрюша остался в одних трусах, она подхватила его под мышки и уже было хотела взять на руки, но почувствовала, как Глеб едва тронул её за плечо.
И тут же отдернул руку, будто ему это было противно...
— Оставьте, я положу его сам.
Кира шарахнулась в сторону, и пока вместо неё Глеб укладывал мальчика на массажный стол, она смотрела на них, с жадностью впитывая в себя каждое движение мужчины.
Он. Он, это несомненно он. Родной. Любимый. Живой.
Кира боролась с непреодолимым желанием броситься к нему, обнять...
Нечеловеческий крик мальчика заставил вздрогнуть их обоих.
Андрюша забился в мужских руках, едва не улетев со стола, неестественно выгнулся и ударился головой о бортик.
— Черт, что же вы стоите!
– рявкнул Глеб, кинув злой взгляд на Киру. — Помогайте, его нужно пристегнуть ремнями.
Перехватив мальчика поперек спины, Глеб дотянулся до широкого эластичного бинта, закреплённого за край стола, и попытался зафиксировать мальчика.
От крика ребёнка, казалось, сейчас лопнут барабанные перепонки. Кира растерялась, и её затрясло ещё больше. Она подскочила к Глебу, с силой схватила его за рукав и, пытаясь перекричать Андрюшку, взмолилась:
— Пожалуйста, не надо ремни, он же всего этого боится!
Глеб стряхнул с себя худенькие девичьи руки и взглянул на неё. Чужими глазами, на дне которых все ещё плескалась неутихшая боль. Глазами, которые она узнала бы даже из тысячи. Глазами, которые когда-то смотрели на неё с любовью.
Глеб мотнул головой, прогоняя секундное оцепенение и твёрдо произнёс:
— У нас нет выбора. Есть обязательства… И мальчику нужна помощь. Держи его, я зафиксирую ноги бинтами. Ты успокаиваешь, я работаю над его мышцами. Всё поняла?
Кира кивнула. Слезы
Глеб, кричащий Андрюша, строчки письма перед глазами, свадьба, кольцо на пальце, мольба в глазах матери…
Кира боролась из последних сил, чтобы удержаться на краю сознания. Глеб уверенными движениями фиксировал ребёнка, стараясь избегать прикосновений с её руками. И больше не посмотрел на неё ни разу, не проронил ни слова.
Двадцать минут ада. Муки Андрюшки звучали в унисон с её разрывающимся сердцем. И она готова была рыдать и кричать вместе с ребёнком. Но молчала. Плакала тихо, беззвучно. Гладила мальчика по голове, целовала его в раскрасневшееся личико. Считала минуты.
Когда все закончилось, Глеб с шумом выдохнул, отцепил эластичные бинты, сам натянул на ребенка пижаму и, подхватив его на руки, усадил в коляску.
— Андрей Олегович! — обратился он к мальчику, вытирая его мокрые от слез щеки и гладя по вздрагивающим плечам. — Ты настоящий мужик! Ты ещё побежишь и мамку порадуешь, слышишь? Но нужно нам вместе стараться. Я буду тебя лечить, а тебе нужно, друг, потерпеть, ради мамы! Жду тебя завтра, обязательно!
Потом он схватил с кушетки тёплое одеяло, укутал мальчика. И больше не сказав ни единого слова, хлопнул дверью и вышел из кабинета.
45
Он вышел, она осталась.
Их разделяла не просто стена, а целая пропасть...
Боль, ложь, предательство...
Как она могла так быстро забыть о тех чувствах, что были между ними? Говорила "люблю", а сама лгала? Не прошло и трех месяцев как вышла замуж по залету? И как её угораздило прыгнуть к Юрке в постель? Потому что он лучше? Успешней? Или просто был рядом, в отличие от него?
Холодная стена курилки охладила пылающим лоб. Вторая сигарета истлела в руке, но спасения едкий дым, раздирающий горло, не приносил.
Черт, как же его угораздило сюда устроиться? Судьба, провидение? В таком огромном городе встретиться и с предавшей его невестой, и с ее подругой.
Хотя, чему удивляться, они, наверное, до сих пор общаются? Как он сразу об этом не подумал.
Только ведь Шурка вчера и словом не обмолвилась о Кире. Все крутила хвостом, жалась к нему, обдавая тошнотворным приторным запахом духов, делала двусмысленные намёки, пока ещё не решаясь предлагать себя напрямую. Курва.
И Кира такая же. Недалеко ушла.
Плакала. От слез её этих душу наизнанку выворачивало. Хотелось бросить все, стереть эти слезы, зацеловать. Глупые какие-то желания, идиотские.
Это ведь все показуха.
Ревела из-за чего? Из-за мальчика, не иначе. Ему и самому от этого истошного крика было не по себе. Но его уже предупредили, о том, что ребёнок проблемный, да и сам Глеб его вчера осматривал, видел, как прогрессирует тонус спинных мышц, понимал, что вскоре ребёнка будет скручивать от боли.