Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

Ипатьев Владимир Николаевич

это дело. Контракт Штольценберга был подписан на благоприятных для него условиях, но о пожертвовании известной суммы для научных исследований он более не упоминал, а я находил, что мне самому поднимать разговор совершенно неудобно и нецелесообразно. Я и мой коллега, Гальперин, поняли, что за тип из себя представляет Штольценберг, и с этих пор у нас пропало всякое к нему доверие. Мое недоверчивое и неуважительное отношение к Штольценбергу я не старался скрыть от него, и в 1925 году, когда я был командирован в Германию по делам нашей комиссии, то при встрече со мной-Штольценберг, в присутствии своего помощника, спросил меня, почему я не ответил на одно из его писем, на что я ему ответил: «Я не привык поддерживать переписку с лицами, которые не держат своего слова». Он спокойно проглотил мою дерзость, и в дальнейшем я имел разговоры с этим господином только в заседаниях комиссии.

Хотя в контракте были разработаны все детали, но с самого начала обнаружилось столько спорных вопросов, что комиссии пришлось затратить колоссальное количество заседаний на их урегулирование. Немецкие делегаты часто не могли решить спорных

вопросов и потому им приходилось или списываться с своим правительством, или-же ехать в Германию и там получать полномочие на разрешение недоразумений. Я вспоминаю большой спор по поводу оборудования силовой станции: немцы считали, что мы должны были поставить надлежащие аггре-гаты для получения количества энергии, достаточного для обслуживания завода; мы же с своей стороны доказывали, что это должно быть отнесено на счет немцев. Мы выиграли в этом вопросе, но на это было затрачено громадное время, что в значительной степени тормозило дело постройки. Дело в том, что на этот и другие заказы не хватало денег, ассигнованных по контракту, а потому немецкие делегаты должны были испрашивать дополнительные кредиты, что было также сопряжено с большой затратой времени. Для ускорения решения некоторых вопросов пришлось командировать Д. С. Гальперина в Германию. Он рассказывал мне о столкновениях во

время заседаний в Берлине в военном министерстве; военные делегаты и инженер переругались с финансовыми и дипломатическими представителями, и одного из последних военный немецкий делегат из нашей русской комиссии назвал «обезьяной».

Несмотря на бесконечную бюрократическую волокиту, постройка завода мало-по-малу подвигалась вперед. В 1924 году, в августе, вся наша комиссия выехала для обследования работ на Самарском заводе. Мне и Гальперину пришлось обстоятельно выяснить необходимую мощность силовой станции, проверить готовность и производительность батарей для производства хлора и проч. Нам пришлось констатировать, что деловые отношения между начальником завода Ададуро-вым :И инженером Райновым заставляют желать много лучшего. Райнов, очень симпатичный человек, взялся с энтузиазмом за работу по переустройству завода, но так как он был молод и не имел достаточного опыта, то невольно делал технические ошибки. Что-же касается Ададурова, то он был химик, а не инженер и потому не мог заметить во время неправильности в составлении проектов для приведения в порядок старых зданий завода. К нашему приезду работы велись, главным образом, по приведению в порядок силовой станции: под здание подводился фундамент и укреплялись стены, которые впоследствии предполагались сделать каменными. Мы провели добрую неделю в налаживании известного порядка в строительных работах, а также в установлении правильных взаимоотношений между Ададуровым и Райновым.

Я забыл сказать, что во время моего последнего посещения Берлина, я был приглашен в военное министерство и был представлен высшему начальству, в ведении которого находилось все дело нашей комиссии. Я забыл сейчас все имена генералов, с которыми мне приходилось говорить, но помню, что они с похвалой отзывались относительно моей работы во время войны, о которой они были вполне осведомлены, как я мог заметить из разговоров с ними. Здание военного министерства, помещавшееся на Лейпцигштрассе, имело солидные размеры, а внутри отличалось красивой отделкой: многие стены были украшены портретами бывших военных деятелей, — как боевых, так и администраторов. Мое посещение было обставлено очень секретно, и я был доставлен туда в военном закрытом автомобиле, который дожидался меня в условленном месте; точно также из здания министерства я был доставлен не в гостиницу, где жил, а в другое место.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ ТЕКУЩАЯ РАБОТА В ВСНХ

В ВСНХ летом 1923 года произошли перемены; Политбюро назначило председателем ВСНХ А. И. Рыкова, так как было установлено, что П. А. Богданов не имеет надлежащего авторитета, как по политической линии, так и в промышленности. Положение его в партии после двухлетнего управления промышленностью значительно ухудшилось, и он сам понимал, что ему надо предпринять какие-то меры, чтобы укрепить свое положение. Он мне сам сказал, что он просил Политбюро назначить на пост председателя Президиума ВСНХ более крупную политическую» фигуру, оставив его в качестве заместителя. Так и случилось. Он был сделан первым заместителем председателя, а Ю. Л. Пятаков — вторым. Я по прежнему бывал на всех заседаниях Президиума и давал ответы и советы по всем химическим вопросам. В то время насущным вопросом было рациональное перераспределение заводов по трестам и создание особых об’единений; по этому вопросу очень много было бесполезных споров и подчас они напоминали известную басню Крылова «Квартет»: «А вы, друзья, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь!» Эту-же басню можно было приложить и к организации ВСНХ, которая менялась почти каждые б месяцев. В здании Делового Двора на Варварской площади (новое название: площадь Ногина) вечно происходили переезды из одного этажа в другой, из одной комнаты в другую, и т. д., причем, конечно, они сопровождались поломкой мебели, и без того едва отвечавшей своему назначению.

Член Президиума А. И. Юлин, ставленник Пятакова, должен был ведать всеми делами, относящимися к химической промышленности. Так как он не имел в своем распоряжении никакого органа по управлению этой промышленностью, то ему приходилось решать дела по обсуждении их с представителями того или другого треста в каждом отдельном случае, вне связи с другими вопросами, что, конечно, не могло не отражаться на правильном развитии химической промышленности в СССР. Он был как бы королем без королевства, и притом обладал очень слабыми познаниями по химии, не имел понятия об актуальных задачах современной химической промышленности. Вопросы,

вносимые им в Президиум, отличались неподготовленностью! и их приходилось снова передавать в особые комиссии, куда Президиум включал также и меня. А. И. Юлин был произведен в прапорщики артиллерии в самом конце войны и проходил 5-месячный курс в Михайловском Артиллерийском Училище; так как он получил первоначальные сведения по химии по моему краткому учебнику химии для военных училищ, то он считал меня своим учителем. Он располагал приятной наружностью и первое впечатление от разговора с ним получалось располагающее в его пользу, но его дальнейшее поведение обнаруживало в нем такие качества, которые оттолкнули от него всех, кому приходилось иметь с ним дело. Мне придется коснуться его деятельности в Президиуме ВСНХ несколько позднее.

По приезде из Берлина я доложил Пятакову о моем разговоре в Торгпредстве со Стомоняковым относительно необходимости получить техническую помощь И. Г. Фарбениндустри по изготовлению у нас наиболее важных красок для нашей текстильной промышленности. Пятаков сразу же ухватился за эту идею и принял меры, чтобы выписать представителей И. Г. для переговоров. И действительно, в скором времени приехало 4 или 5 видных представителей И. Г. и в особой комиссии, куда вошел и я, началось обсуждение вопроса, как наладить у нас

производство некоторых красок и других химических продуктов, платя за это монопольной покупкой у немцев необходимых для нас красок. Эти разговоры в созданной комиссии тянулись годы. Временами казалось, что затея кончится ничем, но через два или три года нам все-таки удалось выторговать от И. Г. рецепты приготовления некоторых (насколько помню, 4) полупродуктов, важных для изготовления хороших сортов современных красок. В конце концов И. Г., будучи не в силах далее терять время на бюрократическую! волокиту, решило более не возобновлять контракта с нами и продавать свои краски лишь за наличный расчет.

В комиссариате Народного Просвещения, во главе которого тогда стоял Луначарский, был образован специальный отдел по техническому образованию; заведывать им была назначена Варвара Николаевна Яковлева, жена И. Н. Смирнова. Она написала письмо в Президиум ВСНХ, чтобы я был назначен членом коллегии этого отдела, как представитель от ВСНХ. Президиум выразил свое согласие, и мне прибавилось еще одно занятие: еженедельно присутствовать на заседаниях коллегии, которые большей частью происходили по вечерам и иногда затягивались до поздней ночи. В течении почти двухлетней работы, мне пришлось хорошо узнать Яковлеву, и я вынес впечатление о ней, как об очень деловой женщине, умевшей разбираться в трудной обстановке и выносить правильные решения. Конечно, при распущенности, которая тогда господствовала в высшей школе, необходимы были сверхчеловеческие усилия, чтобы наладить жизнь в высших учебных заведениях, куда поступали из рабфаков (рабочие факультеты) или из школ Пой ступени совершенно безграмотные юноши и девицы. При всем желании молодежи учиться, в высших учебных заведениях они не могли следить за курсами высшей математики, физики и химии, так как подготовка по элементарной математике и физике была совершенно недопустимой. Из школ, соответствующих прежним средним учебным заведениям (гимназиям и реальным училищам), выходили совершенно необразованные люди. Плохая подготовка в школах Пой ступени обусловливалась, главным образом, недостатком хороших учителей (многие старые педагоги были изгнаны за свою якобы контрреволюционную деятельность), отсутствием школьной дисциплины и очень слабым контролем учащихся. Кончающие школу не умели писать грамотно по-русски, не умели правильно выражать свои мысли ни словесно, ни письменно. Поэтому в высшей школе приходилось учить тому, что должно быть сделано в средней школе.

В. Н. Яковлева очень умело вела заседания, и, несомненно, некоторое улучшение было произведено. Но я очень пессимистически смотрел на постановку образования в наших учебных заведениях. На всех ступенях оно сильно отставало от того, что было до революции. Все похвалы новому направлению в учебе, которые распространяли повсюду большевики, совершенно не отвечали действительности. Только одни подлизы учителя и профессора могли защищать большевистскую систему образования, которая в глазах настоящих педагогов не выдерживали никакой серьезной критики. Уже утверждение большевиков, что среднее и высшее образование было доступно в царское время только для высших классов, совершенно ложно, и я приведу два примера, из которых будет видно, как обманывали большевики доверчивых иностранцев, очень мало знавших Россию до революции. Я учился в 3-ей военной гимназии, в которой все воспитанники были приходящими; в этой гимназии учились и дети торговцев, и князья, и графы. На одной лавке рядом со мной сидели Мочалов, сын торговца рыбой, и граф Салтыков, и никто никогда не позволил бы кичиться своим происхождением. Дворян в нашей гимназии было менее половины, а остальные были разночинцы. Вторым доказательством тому, что образование было доступно всем классам, я могу привести состав учеников XI классической гимназии в Петербурге, которая помещалась на Выборгской стороне. Я точно знаю этот состав, потому что в ней учились все три мои сына, а кроме того, я был в течении 8-ми или 9-ти лет председателем Родительского Комитета и потому хорошо ознакомился с родителями учеников. Гимназия имела около 400 учеников, и из них не более 5% были дети потомственных и личных¹⁰) дворян, остальные 95% были детьми, главным образом, рабочих, мелких торговцев, швейцаров и т. п. 10% учеников были освобождены от платы, а все остальные за свое образование платили 60 рублей в год. Таких примеров можно было привести сколько угодно, и говорить, что сын крестьянина или рабочего не мог учиться в средней школе или в университете, это явная ложь. Известный химик-органик М. И. Коновалов, ученик Марковникова, был сыном крестьянина и до поступления в Университет служил половым в трактире в Ярославле.