Жизнь-поиск
Шрифт:
— Паяльник я вам оставить не смогу, — сказал Пригожин, — но чертежи на него дам. Он несложен, вы легко его сделаете.
Большой интерес вызвали также бесключевой патрон Антропова, универсальный фрезерный патрон Моисеева. Особенно заинтересовал миниатюрный вибрационный станок для изготовления твердосплавных клейм, созданный Иваном Ивановичем Чикаревым — слесарем московского завода «Фрезер». Этот станок делал любую букву или цифру на твердом сплаве за 40 секунд. А ведь самый лучший гравер не сделает даже обычное стальное клеймо и за 15 минут. Клейму из твердого сплава износа нет, им можно клеймить даже каленые детали. Было чему удивляться!
Старший технолог инструментального цеха Фокин показал нам метод закалки мелких метчиков, при котором на метчиках не оставалось ни малейшей окалины.
В первый же день к нам подошла начальник заводского патентного бюро Юлия Васильевна Удотова и спросила номера авторских свидетельств на наши изобретения.
— Зачем это вам? — спросил я.
— А я уже вижу, что ваши новшества у нас будут внедрены, значит, вы нам очень поможете в выполнении
плана внедрения изобретений, — ответила Юлия Васильевна.
— А какой же у вас план, скажем, на этот год? — заинтересовался я.
— 55 изобретений в год, — ответил стоявший тут же председатель заводского ВОИР Дмитрий Семенович
Зацепин.
Мы были удивлены. Дело в том, что обычно заводы внедряли в год семь-восемь изобретений, и это считалось большим достижением, об этом везде трубили, как о большой победе на поприще изобретательства. А тут скромно, без шума внедряют в год 55 изобретений!
— Да как же это вам удается? — спросил я. — Вы не шутите?
— Да нет, все правильно, какие же шутки! — сказал Зацепин. И он раскрыл мне свой «секрет».
ВОИР пользуется на заводе большим уважением как руководителей, так и изобретателей и рационализаторов.
— Два года назад, — рассказал Зацепин, — мы посоветовались с главным инженером и решили один раз в квартал объявлять конкурс на изобретения, нужные заводу. Каждый работник, представивший материал об изобретении, применение которого будет полезно заводу, получает премию 40 рублей. Будет ли это изобретение его личное, найдет ли его на других заводах или в литературе, — все равно, важно только, чтобы оно было полезно для завода.
За два года у нас образовался большой коллектив изобретателей и патентоведов, которые систематически занимаются поисками полезных изобретений. Сейчас у нас большой запас изобретений, так что мы даже можем выбирать, что внедрять в этом году, а что в следующем. План в 55 изобретений выполняем уже третий год, — закончил свои пояснения председатель ВОИР.
Но и это еще не все. Нам довелось присутствовать на очередном вечере новаторов, которые на этом удивительном заводе устраиваются каждый квартал. На вечер приглашаются все новаторы завода, человек этак 400. В торжественной обстановке главный инженер и председатель ВОИР вручали ценные подарки рационализаторам, внесшим в этом квартале наиболее ценные предложения. Подарки были со спортивно-охотничьим уклоном: резиновые лодки, охотничьи ружья, подвесные лодочные моторы, спиннинги и тому подобные вещи. Все это, конечно, сверх обычного авторского вознаграждения за предложение.
Стоимость подарков была достаточно велика, но самым ценным было внимание
Теперь нам стало ясно, почему наш завод в Москве внедряет в год от силы восемь изобретений, а такой же по профилю, но меньший завод в Комсомольске-на-Амуре — 55.
Кроме того, нас пригласили выступить и на заводе «Амурсталь». Узнали там о нас очень просто: после первых же наших выступлений в газете «Дальневосточный Комсомольск» была помещена статья «Новаторы из Москвы», где хорошо отзывались о наших скромных достижениях.
Из Комсомольска мы должны были поездом выехать в Советскую Гавань на берег Тихого океана, где несколько заводов интересовались новыми инструментами. Было воскресенье, проводить нас собралось много новых друзей и… на поезд мы опоздали.
— Не унывайте, — успокоили нас, — в поезд вы все равно сядете.
Дело в том, что в Комсомольске не было моста через Амур и поезд на ту сторону перевозился на специальном пароме, для чего разбирался на три части и вагоны рядами устанавливались на палубе. На другом берегу поезд снова собирался и шел дальше обычным порядком. Процедура эта занимала часа два с половиной.
На машине общества «Знание» нас довезли до берега, посадили на катер, и мы обогнали паром с нашим поездом на середине Амура. На другом берегу мы заняли свои места в вагоне и завалились спать.
Утром поднялись рано, чтобы посмотреть на природу. Мы проезжали по хребту Сихотэ-Алинь. Дорога шла вдоль знаменитой целебной реки Тумнин. Пейзаж поражал своей первозданной красотой. Здесь все было почти так же, как описано у Арсеньева в его книге «Дерсу Узала». В реку Тумнин впадает множество горных источников, по своим целебным свойствам превосходящих, как уверяют, все известные воды Кавказа. Уже тогда, в 1966 г., здесь лечилось много больных, приехавших из разных городов страны и из стран социалистического лагеря. Лечатся здесь от гипертонии, от язвы желудка, от туберкулеза, от астмы, от кожных болезней и еще от многих недугов. Как нам рассказывали, лечение здесь было организовано очень примитивно, но все уезжали отсюда здоровыми.
Дело было «поставлено» так: на станции с названием Тумнин больных встречают на телегах местные жители — орочи. Умудренный долголетним опытом и чуть-чуть освоивший разные языки, старик возница расспрашивает по дороге о болезнях своего пассажира. По окончании пути «врач-извозчик» сообщает больному свое заключение: «Тебе надо будет три раза в день пить вот из такого-то источника, а утром и вечером купаться минут по десять в другом источнике. Через месяц твоей болезни не будет».
Больной благодарит старика, сует ему деньги, но он денег не берет: «Вот когда вылечишься и поедешь обратно, тогда — другое дело, можешь меня благодарить, а сейчас вот тебе палатка, источники тебе мой внук покажет, дрова рядом, живи, поправляйся, на нашей реке умирают редко».
О племени орочей и о целебных свойствах реки Тумнин нам рассказал уже в Совгавани начальник отдела новой техники судоремонтного завода Михаил Михайлович Пирко. Бывший секретарь Совгаванского горкома партии, много повидавший на своем веку, Михаил Михайлович долгое время страдал гипертонией, не дававшей ему работать. А человек он необычайно деятельный и деловой.
— Куда только не посылали меня лечиться! — рассказывал он нам. — И в Крым, и на Кавказ, и в Прибалтику, и в Закарпатье — ничего не помогало! А потом попал я на Тумнин к орочам, только один месяц там пожил, по