Жизнь, прожитая не зря

Бойков Игорь

— Так делали или нет?

— Не делали, — дрожащие руки Николая блуждали в области брючной застёжки.

— Сейчас сделаем, не переживай, — Иса нарочито медленно достал из кармана нож, раскрыл его. — Салаутдин, сделай ему суннат, — и он протянул нож Серёге. — Ты же умеешь, — добавил он, ухмыльнувшись.

Того передёрнуло, но он тут же схватил нож в руки.

— Э, тормози, Иса, — вмешался третий чеченец. — Ведь если он ему суннат сейчас сделает, то этот русский уже мусульманин будет. Так ведь? А Гаджик же не может мусульманина как раба держать.

Тогда придётся его отпустить.

«Отпустить. Придётся отпустить», — впечаталось в мозг.

Николай начал расстёгивать брюки. Он был готов уже на что угодно, лишь бы всё прекратилось, лишь бы отстали, отлепились от него эти жестокие, не знающие пощады люди. Они хотят сделать ему обрезание? Пускай! Пусть обрежут! Пусть сделают, что угодно! Лишь бы только в живых остаться. Лишь бы голову не отрезали.

Из дальнего угла двора на всё это исподлобья смотрел Станислав. Его взгляд был тяжёл, полон ненависти к чеченцам и отвращения к Николаю. Зло выругавшись вполголоса, он плюнул на землю и резко отвернулся.

— Э, смотри, смотри, Гаджик! — засмеялся Иса. — Отвечаю, он по ходу правда суннат хочет сделать. Уже штаны снимает. Ха, б..! Хитрый! — и он изругался грязно. — Думает, что в натуре от этого мусульманином станет, и мы его отпустим.

— Э, ты, ишак! Чтобы стать мусульманином, надо встать на колени, обратиться лицом в сторону Мекки и произнести шахаду. Понял? И при этом обязательно должны быть два свидетеля-мусульманина. А ты — грязный гяур, — и Гаджимурад отвесил невольнику звонкую пощёчину. — Ты недостоин нашей веры. Ты, свинья, на коленях нас благодарить должен, что мы тебя кормим и в живых пока оставляем. Вы — русские — вообще грязные идолопоклонники. Мне отец говорил, что в ваших этих, — и он обернулся к Серёге. — Как их там?

— Церквях, — подсказал тот.

— В ваших церквях идолы на досках нарисованы. Вы их свиным салом мажете и молитесь им.

— Да, а ещё баб своих там на золотые х. сажаете, — подхватил третий чеченец.

Отхаркнув мокроту, Иса смачно плюнул в лицо Николаю. Серёга вслед за ним плюнул тоже, но целя в пах. Слюна растянулась в воздухе, затрепетала длинной противной нитью. Ренегат выругался, обтёр губы. Чеченцы изощрялись в скотском остроумии:

— Чё стоишь? Давай быстро работай. До пяти считаю. Если не начнёшь работать, то пристрелю на месте, — и Иса снял свой «калаш» с предохранителя.

Николай пошатывался, точно пьяный, и на его лице вдруг заиграла полоумная улыбка. Иса громко считал по-русски.

— Э, ты чё «ха-ха» ловишь? — третий чеченец ударил его по лицу, но, измазавшись в плевке, выругался, вытер руку об одежду невольника и ударил его снова, на этот раз ногой.

— Четыре! Пять! — окончил счёт Иса. — Всё, ты — труп. Сейчас тебя щёлкну, — он демонстративно поднял автомат и взял раба на мушку.

По дрожащим щекам Николая потекли обильные слёзы. Он затрясся всем телом, завывая тонко, по-щенячьи:

— У-ууу-ууу! Уу-ууу-у-у!

— Заткнись.

— Не надо. Пожалуйста, не надо… Не надо….Не надо, — рыдая, повторял он без конца.

Чеченцы

тащились от удовольствия.

— Э, если жить хочешь, то резко беги до ворот и обратно. Бежишь на время. Если в пять секунд не уложишься, я тебя убью. Понял?

Гаджимурад, не спеша, вскинул автомат кверху.

— На старт! Внимание! Марш! — скомандовал он и дал одиночным в воздух.

Николай мелко засеменил к воротам, дико оглядываясь через плечо, ежесекундно ожидая пули в затылок. Но чеченцы вновь уселись на корточки у дома и ржали довольно.

Последним, уже под вечер оказался солдат. Его, трудившегося у пристройки, Гаджимурад выволок на середину двора.

— Э, калинку станцуй! — приказал он.

Тот не двигался.

— Давай, козёл, быстро! — Иса пальнул из автомата под ноги Станиславу — пуля, взвизгнув, взметнула облачко пыли. — Пошёл вприсядку.

— А ну-ка: калинка-малинка! — кривляясь, затянул Серёга.

Но Станислав стоял на том же месте.

— Ты чё, не понял?

— Вы только над закованными в цепи измываться можете? — ответил он, смотря упрямыми светло-серыми глазами чеченцам прямо в лица.

— Ва-я, дерзкий, да? — услыхав такой ответ, Иса аж присел от изумления. — Дерзкий?

— Да он ишак тупой.

— Э, ты чё много разговариваешь? Язык отрежу.

Серёга тут же подскочил к нему и хрястнул кулаком в челюсть. Но Станислав, стиснув зубы, остался стоять. Они, уже предвкушая очередную жестокую забаву, слегка оторопели. Этот высокий русоволосый солдат с клочковатой бородой на исхудалом лице не выказывал страха. И смотрел на чеченцев всё так же: угрюмо, непокорно.

— Чё так смотришь?! — Гаджимурад ткнул его автоматным прикладом в живот. — Моргалы выколю!

Станислав пошатнулся, но устоял на ногах. И замер снова — молча, вызывающе. Чеченцы изумлённо переглянулись. Иса пробормотал что-то не по-русски. Серёга перестал скалиться.

Гаджимурад ударил сильнее. Резко, со злым выкриком. Солдат, мучимый голодом и многодневной усталостью, упал. Серёга, радостно взвизгнув, тут же добавил ему ногой по рёбрам.

— Суки! Суки чеченские! — выдохнул невольник.

Из уст Исы хлынул поток грязной матерной ругани. Этот русский парень в рваном солдатском хэбэ, с разбитыми, но плотно стиснутыми губами, пробудил в нём бешеную злобу. Он не трепетал перед ними — своими хозяевами, теми, от кого всецело зависела его жизнь. Он выглядел непокорным, несломленным, и именно это приводило чеченцев в бешенство.

С налитыми кровью глазами, с искажённым лицом Иса изо всей силы ударил лежащего ногой. Станислав выдохнул с хрипом.

— Ты чё сказал?! А?! Чё сказал?! — орал Гаджимурад и бил жестоко, с остервенением.

— Уроды вонючие!! Шакальё!!! — кричал Станислав, катаясь в пыли. — Не волки — шакалы! Я ваших пятерых на войне положил!!

— Заткнись, свинья!

— Наши вернутся сюда — всем вам кранты!

— Заткнись!

— Тебя — мразь поганая — лично за яйца вздёрну! — извернувшись, выкрикнул солдат Серёге.