Жизнь, прожитая не зря
Шрифт:
— Да это понятно. Поэтому бежать надо туда, где искать не будут. Они нас у границы перехватить захотят, а мы здесь в камышах спрячемся, а потом на запад пойдём. Я даже по карте помню — отсюда вверх по Тереку станица Старощедринская. Надо пересидеть где-то несколько дней, переждать маленько. А потом уж можно и к границе.
Николай, наконец, совсем успокоился и чутко прислушивался теперь к разговору.
— А ты побежишь? — коротко спросил его Станислав.
— Я, я… Не знаю.
— Не знаешь? А кто знает?
— Страшно, — с робостью протянул он. — Вдруг поймают? Я
— Все слабые. От сухих макарон силы не наберёшь.
— Ну вот.
— Только чем дольше мы здесь просидим, тем ещё больше ослабнем.
— А как вы кандалы снимите?
— Да хрен знает как! Мы пока так, просто говорим. Ключ от них как-то надо достать.
Сослан приподнялся и сел прямо на куче тряпья. Теперь он перестал казаться молчаливым и замкнутым.
— Стас, надо думать. Я тоже знаю, слышал, что люди бегали от них, — его тёмные глаза вдруг живо блеснули.
— Знаешь, можно выждать, когда Султана не будет. Это реально, он всё равно дома не каждый день сидит, я давно заметил. И тогда всем разом кинуться на Гаджимурада, — предложил Станислав. — Вот уж, блин, кому у меня руки чешутся башку отрезать.
— А Султану не чешутся?
— Тоже чешутся. Только ему я голову резать не стану. Я ему жирное брюхо ножом вспорю и кишки выну. Видали, как оно у него из штанов аж вываливается? Прямо колышется всё как студень. Вот мразь отожравшаяся! — солдат зло сплюнул наземь и продолжил. — Так что давайте реально все вместе прыгнем на Гаджимурада, когда тот один здесь останется. У него хоть и торчит «ствол» за поясом, но если неожиданно втроём бросимся, да ещё рот зажмём, то он ни пальнуть, ни пикнуть не успеет. Пристукнем гада, возьмём ключ, снимем это, — и он указал пальцем на кандалы. — Сядем в их машину и дунем отсюда. Я водить умею. Тут уж так будет: пан — или пропал.
— Нет, Гаджимурада с собой надо взять, — подумав, возразил Сослан. — Если что, заложник будет.
— Точно, — солдат хлопнул его по плечу. — Блин, как я сам не догадался?! Так что будем ждать, когда он один нас караулить останется. Жаль, редко это бывает. Очень редко. У них без конца или кто-то из братьев торчит, или просто знакомые заходят. Нам-то без разницы, кто именно один будет — хоть Султан, хоть сын его. Надо прыгнуть на него разом, и всё. А потом к ним в дом зайдём — там наверняка оружия валом. Вооружимся, а заодно и еду возьмём. Тут главное — решиться. Это как на войне: перед боем только страшно, а потом уже когда стреляешь, не чувствуешь ничего.
— Так вы в натуре бежать решили? — ещё раз переспросил Николай.
В его широко раскрытых глазах сквозили и смертный страх, и затаённая надежда.
— В натуре, — передразнил Станислав. — А ты-то сам как? Решил, нет?
— Не знаю, — тихо ответил он.
— Учти, терять тебе нечего. В жизни никто не выкупит. Так что давай с нами.
— Не знаю, — повторил Николай ещё тише. — Честно, не знаю.
— Ну, думай пока.
— Блин, поймают они. Ещё хуже будет.
— Тогда заткнись и сиди здесь.
— Да, блин! Я, правда, не знаю. Я подумаю.
Отсветы ночного фонаря прорезали мрачный зиндан оранжеватыми косыми
Несмотря на тяжкий плен, он не был сломленным, потухшим, ко всему безразличным, какими казались те рабы из подвала в приграничном селе, где Николай с Ашотом провели день, ожидая, когда их перевезут во Внезапную. В нём несмотря ни на что жила сила, страсть к жизни, к воле. Говорил он коротко и внятно, точно гвозди молотком забивал. И невольникам с ним становилось легче и даже как-то спокойнее.
VIII
Следующие два дня рабы трудились над пристройкой. Утром третьего Султан придирчиво осмотрел уже наполовину сложенную стену. Она ему не понравилась. Он громко выругался по-русски и с размаху ударил тыльной стороной ладони Станислава по лицу.
— Ишак! Ты почему камни ложишь криво? Нормально строй!
Тот промолчал, опустив под ноги волчий взгляд. Стену пришлось перекладывать заново.
В эти дни о побеге нечего было и помышлять. В доме гостило полно родственников, а ко двору то и дело подъезжали набитые людьми иномарки. Проворно сновавшие по двору молодые чеченцы не упускали случая пнуть рабов ногой, огреть палкой по спине, обругать злобно или просто плюнуть в лицо.
Над Николаем издевались с особым удовольствием. После первого же удара он валился на землю и, закрывая голову руками, скулил тонко, визгливо. Чеченцы толпились вокруг и, поддавая ему ногами по рёбрам, громко хохотали.
— Хорошо скулишь. Как собака.
— Да он и так собака. Русская собака!
— Громко скули! Понял?
Николай боязливо приподнимал голову.
— Понял?! — рычал один и заносил ногу для удара.
Трясясь всем телом, Николай начинал завывать громче.
— А ты кобель или сука? — ухмылялся другой.
— Э, штаны снимай — позырим.
— Сейчас сукой в натуре сделаем.
— Ва-я! В натуре сделаем!
— Да нет, это ишак натуральный.
Из дома выглядывал Султан. Громко бранясь, он разгонял гогочущих парней. Ему не нравилось, что молодые родственники из пустого развлечения избивают его раба: вдруг покалечат и тот больше не сможет работать?
Станислава на один день взял «в аренду» сосед, которому нужно было перетаскать целую кучу кирпичей. Там солдат надрывался до ночи.
На третий день зарядил дождь. Рабов заперли в зиндане, брезгливо набросав им туда зачерствелых ломтей лаваша и полуобглоданных костей со своего обильного стола. Решётку покрыли сверху фанерой, и крупные дождевые капли мерно барабанили по ней с характерным гулом. Сквозь щели вода протекала вниз. Было холодно и сыро. К ночи вода уже вовсю хлюпала на дне ямы, промочив всю одежду и тряпьё, в которое кутались рабы. Ноги скользили на размокшей глине, проваливаясь в жидкую грязь. Продрогшие насквозь люди, дрожа и стуча зубами, сбились в кучу и грели друг друга теплом своих тел. Дед Богдан простужено и часто кашлял. Его глаза воспалились, и тонкие прожилки сосудов в белках набухли красным.