Жизнь с Раманой Махарши

Годман Дэвид

В то утро Бхагаван достал свой арахис и сказал Кришнасвами: «Прежде чем они начнут Веда-параяну, давай-ка выполним арахис – параяну».

...

Ежедневное распевание на санскрите Веды-параяны началось где-то в 1935 году До этого исполняемая два раза в день параяна состояла только из тамильских стихов.

Помимо обычной параяны мы также пропевали многое из «Рибху Гиты». Бхагаван настолько высоко ценил эту книгу, что велел некоторым из нас регулярно читать ее как часть нашей садханы. Он

даже сказал, что постоянное чтение этой книги приводит к самадхи. Я был одним из преданных, кому было велено регулярно читать эту книгу. Регулярная параяна исполнялась в одно и то же время утром и вечером, однако чтения «Рибху Гиты» были произвольными. Иногда мы читали отрывки из нее в три часа дня, а иногда – в восемь вечера.

Когда заканчивалась регулярная параяна, Бхагаван и собравшиеся преданные часто продолжали сидеть в тишине около получаса. Однажды, в период моего наблюдения за строительными работами, я вошел в холл во время этого молчания и простерся перед Бхагаваном. Бхагаван, который до того сидел с закрытыми глазами, немедленно открыл их и начал говорить о строительных делах.

Когда наше обсуждение закончилось, один из преданных заметил Бхагавану: «Ты сидел в тишине с закрытыми глазами, но когда появился Аннамалай Свами, ты немедленно открыл их и начал говорить о строительных работах». Бхагаван ответил на косвенный вопрос, сказав: «Ум Аннамалая Свами был полон строительных забот. Все вы сидите здесь в молчании и покое. Я тоже сидел в молчании. Аннамалай Свами носит в своей голове все ашрамное строительство. Когда он вошел в холл, все эти строительные мысли вызвали меня на беседу».

Намаскарамы [44]

Время от времени Бхагаван приходил в раздражение, если преданные простирались перед ним сверх меры либо рассеянно, без преданности. Я могу привести этому несколько примеров. Однажды я плел гирлянды для пуджи Матери, когда в храм вошел Бхагаван и сел в падмасану (позу лотоса).

Пока я делал простирание перед ним, он критически заметил: «Если ты будешь так делать, все остальные почувствуют себя обязанными следовать этому примеру. Зачем вы все выполняете передо мной намаскарам ? Я не думаю, что являюсь чем-то большим, чем вы. Мы все – одно». Остальные оставили без внимания эти намеки и продолжили выполнять простирания. Все преданные, сидевшие на полу, немедленно вставали в знак уважения, когда Бхагаван входил в холл. Этот механический жест почтения порой раздражал его.

В один из таких случаев он сказал стоящему преданному: «Зачем ты так встаешь? Почему ты не остаешься сидеть на полу? Кто я – тигр или змея, что ты вскакиваешь всякий раз при моем появлении?»

В другой раз, когда Бхагаван совершал прогулку вдоль подножия холма, ашрамный рабочий увидел его, бросил свою работу и простерся на земле во весь рост. Бхагаван сказал ему: «Если ты будешь выполнять как следует свои обязанности, это уже будет прекрасным намаскарамом. Если бы каждый выполнял свои обязанности, назначенные ему ( свадхарму ), не отклоняясь от них, то мог бы легко достичь Я».

Однажды Бхагаван изложил теорию, стоящую за намаскарамом, и объяснил, почему ему не нравится, что люди всякий раз простираются перед ним:

«Изначально практика намаскарама была введена великими людьми в качестве вспомогательного средства для посвящения ума и тела Богу. Эта изначальная цель теперь полностью утрачена. В наши дни люди думают: „Если мы проделаем один намаскарам перед Свами, то сможем расположить его к себе и заставить его делать все, что мы хотим“. Это большая ошибка, потому что Свами невозможно обмануть. Только те эгоистичные люди, кто делает намаскарам из лживых побуждений, и будут обмануты. Мне не нравится смотреть на то, как люди приходят и выполняют передо мной намаскарам. Зачем

нужен намаскарам ? Удерживать свой ум на правильном духовном пути – уже одно это есть величайший намаскарам».

Бхагаван, похоже, не имел ничего против намаскарама, который мы выполняли с любовью; он был против него только в тех случаях, когда считал, что мы простираемся скорее по привычке, чем из преданности.

Мне вспоминается один эпизод, который очень наглядно демонстрирует это. Однажды после обеда я гулял с Бхагаваном в Палакотту. Бхагаван отошел в кусты, чтобы испражниться, поскольку в ту пору в ашраме не было пристойных туалетов. Пока я ждал его возвращения, то заметил большую военную транспортную колонну, движущуюся в Бангалор. Один солдат, который, должно быть, был преданным, остановил свой автомобиль, вышел и помчался к ашраму. Он явно очень торопился, поскольку не имел права отстать от колонны. Позже преданные, находившиеся в ашраме, рассказали мне, что он вбежал в ашрам и немедленно поинтересовался, где Бхагаван. Когда ему сказали, что Бхагаван ушел в Палакотту, он помчался дальше и нагнал меня через несколько минут. Когда он принялся кричать: «Где Бхагаван? Где Бхагаван?», Бхагаван поднялся и вышел из-за кустов.

Была середина дня самого жаркого времени года. Песок и камни были обжигающе горячи, однако, несмотря на это, солдат исполнил на земле перед Бхагаваном полное простирание. Через несколько секунд он обратился к Бхагавану: «Моя карма очень тяжела. Я не могу оставаться здесь более нескольких секунд. Пожалуйста, благослови меня». Бхагаван ласково посмотрел на него и «благословил» его с милостивой улыбкой. Через несколько секунд солдат поднялся и помчался обратно к ждущей его машине.

Когда мы возвращались в ашрам, Бхагаван похвалил действия солдата: «Несмотря на очень сложную карму, в нем было сильнейшее побуждение увидеться со мной. Одни только его действия показывают, что он уже достиг высокого уровня преданного служения».

Когда Бхагаван уходил на прогулку в Палакотту или на гору, согласно существующему правилу, только его служитель мог сопровождать его. Этот служитель получал указания не подпускать других людей близко к Бхагавану и не давать им задавать ему вопросы. Время от времени некоторые преданные, испытывающие проблемы, которые им не хотелось озвучивать прилюдно в холле, догоняли его и обсуждали их, пока он шел, однако этой привилегией обладали лишь близкие преданные. Остальных людей не подпускали. Если бы я строго следовал правилам, то не подпустил бы солдата к Бхагавану, но поскольку он явно очень торопился, я не сделал попытки помешать ему получить короткий даршан.

Я вспоминаю и другой случай, когда Бхагаван выразил одобрение в адрес преданного, упавшего к его ногам. Бхагаван сидел на софе снаружи холла, в то время как множество преданных подходило к нему, совершало простирание и уходило. В ашрам пришел христианский священник, но он не приблизился к Бхагавану и не попытался сделать простирание. Он просто стоял на расстоянии и смотрел на Бхагавана с явным любопытством около сорока пяти минут. В конечном счете, совершенно как падающее дерево, он опустился на пол, совершил полное простирание и затем ушел. Очевидно, что с ним случилось некое переживание, убедившее его в величии Бхагавана, но мы так никогда и не узнали, в чем оно заключалось, поскольку он удалился, не сказав ни слова.

После того как он ушел, Бхагаван улыбнулся и заметил: «Он не мог больше сдерживать себя, чтобы не выполнить намаскарам».

Один преданный как-то подошел к Бхагавану и спросил, может ли он сделать простирание перед ним и коснуться его ног. Бхагаван ответил: «Подлинные ноги Бхагавана существуют только в сердце преданного. Непрерывно держаться за эти ноги есть истинное счастье. Ты будешь разочарован, если будешь держаться за мои физические ноги, потому что однажды это физическое тело исчезнет. Величайшая молитва – это поклонение ногам Гуру, которые находятся внутри тебя».