?Жизнь в авиации
Шрифт:
— А как вы боретесь со снежными заносами?
Ответил подполковник Г. С. Концевой, заместитель командира:
— Расчищаем снег день и ночь. Иногда самолеты заметает до штыря антенны. Приходится мобилизовывать на борьбу со снегопадом всех, кто может держать в руках лопату, в том числе и семьи военнослужащих…
Уже третьи сутки наш пароход разрезал форштевнем зеркальную гладь Тихого океана. Вместе с командующим Дальневосточным военным округом генерал-полковником Н. И. Крыловым, генералами П. А. Ротмистровым, П. А. Курочкиным, Г. Ф. Одинцовым мы направились в морское путешествие. На одном из островов сделали
Ни бетон, ни металлические плиты, которые использовались для сооружения взлетно-посадочных полос на аэродромах в европейской части страны, на Курилах не выдерживали испытаний: деформировались. Японцы нашли оригинальное решение проблемы. Они сооружали деревянные взлетно-посадочные полосы и рулежные дорожки без единого железного гвоздя. Оказалось, что это очень практично, особенно зимой, когда неизбежны температурные колебания.
На другом острове Курильской гряды мы увидели более крупный аэродром, с несколькими полосами. В центре его высилась гора, которую опоясывала рулежная дорожка. У подножия горы японцы соорудили капониры, куда и закатывали самолеты на случай атаки аэродрома или стихийного бедствия. Входы в капониры ограждали подвижные (на роликах) металлические плиты — тоже мера предосторожности. Все это было очень искусно замаскировано под цвет окружающей местности.
Выяснилось, что на острове нет пресной воды. Ее брали из озера, которое образовывалось к весне в результате таяния снега, задержанного низкорослым кедрачом. Вот почему люди здесь любовно ухаживали за этим кустарником. Вырубать его считалось преступлением.
Летчики жили в землянках, и все же мало кто жаловался на трудности. Однажды, идя по гарнизону, я встретил женщину. На руках у нее был грудной ребенок, сзади шел мальчонка лет четырех. Это была жена одного из летчиков. Мы разговорились.
— Живем тут уже третий год, — сказала она. — Привыкли к здешним местам и климату. Одна беда: нет молока для детей. Нельзя ли помочь?
“Вот это — настоящая подруга офицера, настоящая патриотка, — подумал я. Все понимает, все перенесет и мужа подбодрит в трудную минуту”.
— Обязательно поможем, — пообещал я жене военнослужащего.
После доклада Р. Я. Малиновскому в каждый батальон аэродромного обслуживания было завезено по нескольку десятков коров, и курильчане получили свежее молоко…
Комендатура дальнего гарнизона майора Петрова не имела ни одного жилого дома. И все же люди здесь трудились, обеспечивали перелеты, самоотверженно несли нелегкую службу. Но одно дело — тяготы службы для военных, совершенно иное — для вольнонаемных — рабочих и служащих. Люди жили в палатках. Я зашел в одну из них. Стенки были обложены толстым слоем мха, посредине стояла печка, за ней виднелась кровать. Занимал палатку пожилой
— Что вас заставило поехать сюда? — спросил я хозяина палатки. — Здесь же очень тяжело, особенно пожилым людям.
— О том, что здесь тяжело, мы знали, — ответил столяр. — Но настолько привыкли к нашей части, к людям, что когда узнали о передислокации, то решили поехать с комендатурой Петрова.
— Не жалеете?
— Нисколько. Вот если б организовали сюда доставку свежей картошки, было бы хорошо…
В 1952 году, возвращаясь из Пекина, я встретил на аэродроме в Свердловске подполковника Петрова. После Востока он служил на Урале, тоже начальником комендатуры. В разговоре я вспомнил семью столяра.
— Настоящие патриоты, — подтвердил Петров. — А доставку свежей картошки мы вскоре наладили. Возили из Марково. Потом люди научились свою выращивать…
Мне сразу же припомнился поселок на Колыме, куда я не раз прилетал в летнюю пору. В июне там бывали утренние заморозки. Старожилы разжигали между грядками костры из соломы, и дым медленно тянулся над огородами, не давая холодному воздуху проникнуть к листьям картошки. Над поселком долго висели дымные столбы. Таким мне и запечатлелось Марково — далекий поселок на Колыме, где тоже были свои мичуринцы, научившиеся выращивать на вечной мерзлоте капусту и картошку…
Но вернемся к путешествию по Тихому океану. Позади остались острова Кунашир, Итуруп, Уруп и самый северный Шумушу. Наш пароход приближался к берегам Камчатки. Утром в каюту зашел Н. И. Крылов и, размахивая листком бумажки, спросил:
— Скажи, Степан Акимович, тебе ведь сегодня полсотни стукнуло?
— А откуда тебе известно?
— Вот откуда! — И Крылов протянул мне бланки с поздравительными телеграммами: одна была от Министра обороны, другая — из Хабаровска, от Родиона Яковлевича Малиновского.
Отступать, как говорится, было некуда, и я, ожидая очередного вопроса, посмотрел на Крылова.
— Так вот, надо отметить твой полувековой юбилей, — весело сказал Николай Иванович.
Вечером в кают-компании состоялся товарищеский ужин. Я поблагодарил друзей за поздравления с днем рождения и в ответном слове напомнил им ленинские слова о том, что лучший способ отметить юбилей — еще раз критически взглянуть на результаты своей работы.
Утром мы уже были на одном из камчатских аэродромов. Я тут же поинтересовался жизнью и боевой учебой авиаторов, их бытом, запросами и настроением. Конечно, очень хотелось побывать в знаменитой “долине гейзеров”, посмотреть на Ключевскую сопку, но все пришлось отложить. В беседе с командиром выяснилось, что один из летчиков боится летать над морем. Мне принесли его личное дело.
Старший лейтенант К., оказывается, воевал во 2-й воздушной армии, в боях сбил семь вражеских самолетов лично и четыре совместно с товарищами. В боевых характеристиках летчика отмечалось, что дерется он с врагом смело и уверенно, в действиях решителен, не раз выручал друзей из беды.
— Вы заглядывали в личное дело летчика? — спросил я полковника А. А. Осипова.
— Просматривал. Дело яснее ясного: трус он. Поэтому мы отстранили его от полетов.
— Не спешите с выводами… Давайте пригласим летчика на беседу.