Жизнь Вивекананды
Шрифт:
— Она тоже — Мать.
Позднее одному из его учеников пришла своеобразная мысль принести ему изображение Сикстинской Мадонны, чтобы он благословил ее; он смиренно отказался и, коснувшись благоговейно ног Младенца, сказал:
— Я омыл бы его ноги не слезами моими, а кровью моего сердца.
В самом деле, можно сказать, что во всей Европе и Америке самым близким ему существом был Христос [160] . И в этом яснее всего чувствуется, что великий посредник между Богом и человеком призван быть также посредником между Востоком и Западом, ибо Восток по праву признает его своим.
160
Нельзя сказать, чтобы Вивекананда был уверен в его исторической реальности в большей мере, чем в существовании Кришны. Один очень странный сон, приснившийся ему на пароходе в последнюю ночь года, может быть, заинтересует современных ниспровергателей исторического Христа. Ему явился старик: "Обрати внимание на это место, — сказал он. — Это земля, где началось христианство. Я — один из ессенианских врачей, живших здесь. Истины и
На пароходе, на котором он возвращался из Европы в Индию, Вивекананда долго размышлял об этой божественной черте, соединявшей два мира. Эта была не единственная связь. Была связь, намеченная великими бескорыстными учеными, которые без помощи, в темноте нашли путь, ведущий к познанию самого древнего, самого чистого духа Индии. Было то нежданное пламя духовности, которое заставило подняться, по первому толчку — горячему слову Свами, все эти толпы, полные благих стремлений, и в Старом, и в Новом свете! Был этот порыв великодушного доверия; этот избыток сердца (мог ли он ожидать этого от Запада, повелевавшего миром — или его оболочкой — посредством шпаги разума и кулака силы!) — все эти души, чистые и ясные, отдавшиеся ему. Эти благородные друзья, служители во имя любви, которые шли по его стопам (двое из них — старая чета Севье, были рядом с ним, на том же пароходе: они покидали Европу, все свое прошлое, чтоб следовать за ним…).
Конечно, когда он вспоминал свое долгое, четырехлетнее плавание и те плоды, которые он нес своему индийскому народу, это было не так мало — духовная добыча, внутренние богатства, которыми Индии предстояло воспользоваться! Но было ли это наиболее неотложное из того, что требовали нужды Индии? Та необходимая помощь, на поиски которой он отправился, эта горсть колосьев, собранных на полях гигантских богатств Запада, которая могла бы спасти от уничтожения миллионы индусов, денежная помощь, необходимая для восстановления физического и морального здоровья его народа, — принес ли он ее? Нет. В этом отношении его миссия потерпела неудачу [161] . Ему нужно было начинать строить свое дело на новых началах, восстанавливать Индию с помощью Индии. Спасение должно было исходить от самих себя.
161
Двумя годами позднее, в 1899 году, у него бывали еще приступы отчаяния, потому что весь его успех, вся его слава не могли дать ему трех миллионов рупий, необходимых для осуществления его мечты о материальном возрождении Индии. Но он узнал к этому времени, что нам никогда не суждено видеть успех:
"Никакого отдыха! Я умру под ярмом. Жизнь — это битва. Пусть же я и проживу и умру, сражаясь!"
Но для выполнения этой геркулесовой работы, которую без колебания взял на себя юный герой, уже отмеченный печатью смерти, путешествие на Запад дало то, чего ему недоставало при отъезде: авторитет.
VII. Возвращение в Индию
Успех Вивекананды в Парламенте религий не скоро дошел до Индии. Но когда о нем сделалось известно, это вызвало взрыв радости и национальной гордости. Новость распространилась по всей стране. Монахи Баранагора узнали ее лишь через шесть месяцев. Им не приходилось сомневаться в том, что чикагский триумфатор был именно их брат: письмо Вивекананды подтвердило это; в радости они вспоминали давнишнее пророчество Рамакришны: "Нарен перевернет мир до самых его основ…" Раджи, пандиты и народ ликовали. Индия чествовала своего борца-победителя. Энтузиазм достиг своей высшей точки в Мадрасе и в Бенгалии, опьяненных тропической фантазией. Через год после Чикагского конгресса, в ратуше в Калькутте, 5 сентября 1894 года, состоялся митинг, где были представлены все классы населения, все подразделения индуизма; все соединились, чтобы чествовать Вивекананду и благодарить американский народ. Длинное приветствие, подписанное известными именами, было послано в Соединенные Штаты. Некоторые политические партии не замедлили истолковать действия Вивекананды в свою пользу. Вивекананда, уже предупрежденный, энергично протестовал. Он желал остаться в стороне от всякого движения, преследовавшего определенные политические цели [162] .
162
"Ни к чему, что я пишу или говорю, не нужно присоединять какого-либо политического толкования. Какая нелепость!" (сентябрь 1894 года).
"Я не хочу иметь никакого дела с политическими глупостями, я не верю ни в какую политику. Бог и Истина — единственная политика на свете. Все прочее — ничто" (9 сентября 1895 года).
Его предшественник Кешаб Чандер Сен установил ту же демаркационную линию между политикой и своей деятельностью. "Он готов был присоединиться ко всякому общественному движению, которое не имело политического характера, но целью которого было улучшение участи индийского народа" (статья, напечатанная в "Hindu Patriot" по случаю его смерти, в 1884 году).
"Мне нет дела до успеха или неуспеха. Я сохраню свое движение чистым, или мне его вовсе не надо".
Но он не терял контакта со своими молодыми учениками в Мадрасе, не переставая возбуждать
"Мы бедны, дети мои, мы — ничто; но именно те, кого считают за ничто, всегда бывают орудиями Всевышнего".
Его письма с Запада намечали им заранее план борьбы: "Единственный наш долг: возвысить народные массы Индии". И для этого "собирать и централизовать разбросанные силы отдельных лиц, воспитывать добродетель послушания, учиться общему труду для других". Он издалека следил за их успехами. Он посылал им деньги, чтобы основать кафедру для пропаганды идей ведантизма; в его отсутствие в Мадрасе "Brahmavadin" высоко держал его знамя. И по мере того, как приближался день его возвращения, несмотря на гнет усталости, послания его в Индию звучали, как фанфары:
"Впереди великие дела… Не бойтесь, дети мои! Мужайтесь… Я возвращаюсь в Индию и попытаюсь поставить на ноги то, что должно быть. Работайте, честные сердца. Господь за вами…"
Он объявил, что собирается основать два главных отделения, в Мадрасе и Калькутте, потом еще два, в Бомбее и Аллахабаде. Вокруг одного центра он собирался организовать (вместе со своими братьями в Рамакришне и своими помощниками с Запада) Миссию вселенской любви и помощи, которая, служа Индии и всему миру, должна была завоевать их.
Поэтому, возвращаясь, он рассчитывал найти свое воинство готовым встретить его, чтоб принять от него лозунг действия. Но он никогда не ожидал, чтобы вся нация, все народы Индии поднялись в ожидании парохода, который привозил обратно их героя, победителя Запада. В больших городах образовались комитеты из всех классов общества для организации его встречи. Строились триумфальные арки, украшались улицы и дома. Возбуждение было так сильно, что многие не в состоянии были ждать, они бросились на юг Индии, к Цейлонской пристани, чтобы первыми его приветствовать.
Когда он приехал, 15 января 1897 года, грандиозный шум приветствий поднялся из человеческого муравейника, покрывавшего набережные Коломбо. Множество народа бросилось, чтобы коснуться его ног. Организовалась процессия со знаменосцами во главе. Пели религиозные гимны. Перед Вивеканандой бросали цветы. Его кропили розовой водой или святой водой, взятой из Ганга. У порогов домов курился ладан. Сотни посетителей, богатых и бедных, несли ему свои дары.
И Вивекананда еще раз пересек всю Индию с юга на север [163] , как в те дни, когда он просил подаяния на дорогах, но теперь дорогой триумфатора, сопровождаемый восторженными толпами. Раджи преклонялись перед ним или впрягались в его экипаж [164] . Гремели пушки, и в экзотических шествиях, где выступали слоны и верблюды, хоры пели победу Иуды Маккавея [165] .
163
Через Коломбо, Канди, Анарадапуру, Джафну, южную Индию, Памбан, Ремесварам, Рамнад, Мадуру, Трихинополис — где простой народ сотнями ложился посреди пути на рельсы железной дороги, чтобы остановить поезд и увидеть его, — Мадрас — и оттуда морем в Калькутту.
164
Раджа Рамнада.
165
Хоры Генделя (на празднествах в Рамнаде).
Он был человеком, которому не свойственно было бы бежать от триумфа, так же как и от боя. Он приписывал всю честь не себе, а своей идее. Он публично подчеркнул необычайный характер этого приема, оказанного нацией саньяси, лишенному состояния, титулов, собственного очага, не имеющему за собой ничего, кроме Бога. Он собрал все свои силы, чтобы вознести над головами народа свою священную ношу. Этот больной, жизнь которого нужно было бы щадить, расходовал ее сверхчеловеческим образом. Всю дорогу он расточал во все стороны свои слова, в ряде блестящих речей, самых прекрасных, самых героических, какие когда-либо слышала Индия, и вся Индия дрогнула, услыша их. Я остановлюсь на них далее, ибо они отмечают вершину его миссии. Придя к концу своего крестового похода через весь свет, он принес из него всю совокупность своего опыта. Длительное соприкосновение с Западом заставило его более глубоко почувствовать индивидуальность Индии. А последняя, по контрасту, заставляла его ценить сильную и многогранную индивидуальность Запада. И обе они казались ему необходимыми. И обе они, дополняя друг друга, провозглашали связывающее их слово, общее Евангелие, намечали ему дорогу, которую он должен был проложить.
* * *
Как бы ни волновали беседы в Коломбо ("Индия, святая страна" — "Ведантическая философия") и беседа в тени фигового дерева в Анарадапуре, когда, несмотря на присутствие толпы фанатически настроенных буддистов, он прославляет "Вселенскую Религию", и проповедь населению Рамасварама, где звучит великое слово, родственное Христу: "Поклоняйтесь Шиве в нищих, больных и слабых…", которое привело благочестивого раджу в экстаз милосердия [166] , - все же самое мощное свое усилие он приберег для Мадраса, Мадраса, который уже много недель ждет его в страстном безумии, который воздвиг ему семнадцать триумфальных арок, который подносит ему двадцать адресов на всех языках Индостана [167] , вся общественная жизнь которого замерла на время его пребывания — девять дней бурных празднеств…
166
На другой день он накормил тысячи бедных и воздвиг памятник свободы.
167
К этим адресам из Индии — среди которых был адрес от крестного отца Вивекананды, магараджи Кхетри, — присоединены были адреса Англии и Америки, подписанные Вильямом Джемсом и университетскими властями Гарварда и Кембриджа. Адрес Бруклинского общества был озаглавлен: "Нашим индийским братьям из Великой Арийской семьи".