Жизнь взаймы
Шрифт:
— Я знал, что и меня скоро не станет, но ожидание конца в одиночестве под чужим небом — не самое приятное занятие, доктор. Поэтому я покинул шаттл, взяв с собой запас кислорода и воды, и отправился, куда глаза глядят. Думал, буду идти, пока не упаду — или кислород кончится или я. Там странный пейзаж… Глядя на скалы кажется, что они были водой, в один момент замороженной дыханием ледяного великана. Они застыли волнами, покрыты инеем и блестят так, что больно глазам… Почва в некоторых местах спеклась в стеклянные сладжи, по которым идёшь, видя собственное отражение. Я шёл, глядя по сторонам, как вдруг стало тяжело дышать и колени подогнулись. Веришь, Лу-Танни, я даже обрадовался… что скоро буду не один! Однако вместо того, чтобы умереть, услышал Голос. Он ввинчивался в сознание, причиняя боль. Голос сообщил мне, что
Он замолчал, глядя в столешницу. Если бы взгляд мог сжигать — прожёг бы не только стол, но и уровни до самого основания станции. Татьяна не торопила рассказчика. Тихо ходила туда-сюда, раздумывая над тем, что она на Майрами оказалась в похожей ситуации, а чувство безнадёжного и невыносимого одиночества испытывала не один раз в жизни.
— Я никогда не верил в Бога, — спустя несколько минут вновь заговорил Турист, — скорее, в некую вселенскую схему, который всё подчинено. Но ощущения, которые я испытал, разговаривая с Голосом, и вопрос, который он мне задал, заставили меня сомневаться… во всём. Он спросил меня — хочу ли я жить? И я вдруг понял, что стою на краю, и любой мой ответ, любой шаг приведёт в бездну. Я бы хотел выбрать из двух зол меньшее, но как определить, где оно, если ни одного, ни другого курса не можешь высчитать? Такой простой вопрос… а я никак не мог дать ответ! Видимо, физиология сыграла со мной дурную шутку, потому что я вдруг почувствовал, как меня охватывает паника — рефлексы кричали, что надо спасаться, что тело хочет жить. Такой, знаешь, животный страх перед смертью. Никогда не думал, что он может быть настолько силён, когда ты совсем один в чужом мире. В чужом времени. И тогда я ответил ему: «Жить!», а он сказал: «Будь по-твоему…». Потом я потерял сознание, а пришёл в себя уже на Наутилусе. Конечно, он не назывался так. Он вообще никак не назывался — чужой и чуждый мне пугающий организм, то ли машина, то ли живое существо. Это потом уже, сжившись с ним, я придумал название, раз суждено мне было странствовать по Галактике вне временных рамок.
Корабль стартовал с планеты, едва я добрался до рубки и сел в кресло, не совсем соображая, как я здесь очутился, и что вообще происходит. Я был как в тумане — не помнил Голоса и разговор с ним, не помнил вопроса и своего ответа. Воспоминания вернулись чуть позже, когда мы покинули сектор Криз-зон пять и отправились на окраины известного пространства. Наутилус подчинился мне, а я научился обращаться с ним — несколько курсов обучения, самостоятельно загрузившиеся в моё сознание, пока я спал, вполне этому способствовали. С тех пор прошло двести тридцать семь циклов по меркам Ассоциации. Я побывал на сотнях планет десятка звёздных систем, воочию увидел войну сатианетов и гоков, но так и не смог понять, кто подарил мне жизнь с кораблём в качестве бонуса. Кораблём, который с тех самых пор поддерживал биение моего сердца и ток моей крови. С тех самых пор и до того момента, как я решил, что такой жизнью сыт по горло!
— И тогда ты заглушил двигатели и лишил энергии системы корабля, — задумчиво довершила Татьяна. — В том числе и ту, что обеспечивала твои искусственно созданные клетки необходимым излучением для дальнейшего деления. Потерявший ориентир корабль в аварийном режиме вышел из Потока…
— …На одном из перекрёстков сектора Див, к моему сожалению, — горько усмехнулся Турист. — Нет, видимо у судьбы свои планы на мой счет, раз даже в космосе я натыкаюсь на «человека в белом халате».
— Видимо, — серьёзно кивнула Татьяна. — Если ты напился кофе, идём в операционную. Мне нужно тебя обследовать.
— Зачем? — насторожился Турист.
— Я привыкла делать свою работу хорошо, — усмехнулась она. — Мне нужно убедиться, что процесс регенерации клеток работает в штатном режиме, а уровень клеточной энергии полон и без вмешательства Наутилуса.
— Оно мне, похоже, и не понадобиться больше? — поинтересовался Турист, поднимаясь и с удовольствием потягиваясь.
Разглядывая его, Татьяна
Шуня встретил их в коридоре, покружил вокруг гостя и с тоненьким: «Шу-у-у» улетел навещать любимые потайные уголки станции. Проводив его взглядом, Татьяна вспомнила, что ещё не заходила ни в покои Учителя, ни в Лабораторию, да и вообще не сделала ничего из запланированного. Знакомое раздражение от того, что всё идет не по плану, порадовало несказанно — она возвращалась, наконец, в свою любимую жизнь, полную ежедневной больничной рутины.
Турист, морщась, полез в Икринку. Глядя на его недовольную гримасу Татьяна невольно рассмеялась.
— Ты боишься вифера? — поинтересовалась она. — Он не кусается.
— Не люблю медицинские обследования! — буркнул Турист. — Терпеть не могу!
Татьяна Викторовна подключилась к Большой медицинской консоли. Икринка засветилась — тёплый оранжевый свет напоминал дружескую улыбку.
— Можешь поспать, — предложила она.
— Нет уж, — заявил в ответ собеседник, — давай лучше поговорим — для меня такая редкость разговор с человеком!
— Давай, — легко согласилась Татьяна, запуская сканнинг всех органов и оргсистем пациента. — Что ты будешь делать дальше? Продолжишь суицидальные попытки? Направишь корабль на первую попавшуюся звезду?
Турист приподнялся на локте и с изумлением посмотрел на неё. Доктор была серьёзна и сосредоточена, прикрыв веки, отслеживала информацию, начавшую поступать от вифера.
— Шутишь? — недоуменно спросил он.
— Утрирую, — ответила Татьяна Викторовна, не открывая глаз, — но не шучу!
Турист лёг на спину, закинув руки за голову. Загляделся на всполохи, пробегавшие по внутренней поверхности сферы.
— В академии мне посчастливилось учиться у одного из самых выдающихся умов человеческой цивилизации, профессора Джереми Коула, основоположника теории энергожизни планет. Неунывающий был человек. «Мы живем в исключительно интересное время, — говорил он, — в переломный момент эволюции человечества. Когда технологии достигли такого уровня, что дальше развиваться по прежнему пути уже не могут, а человек освоил их настолько, что сроднился с ними. Нужен новый эволюционный виток и, может быть, не я, но ты, доживёшь до него. Знаешь, если бы мне сейчас предложили бессмертие — я бы согласился! Потому что не успел того и этого, этого и того! Не увидел… не услышал… не понял… В моей жизни остались одни «не» — и это так не-справедливо!» Я тогда решил, будто понимаю профессора. Но я ошибался! Понять такое можно лишь, стоя на пороге, перед тем, как отправиться дальше. Когда я вернулся из пятой экспедиции, уже не застал его в живых. А сейчас мне кажется, я оказался в том же положении, что и он — не, не, не… Только с отрицательной вероятностью решения задачи, потому что отправляться мне некуда!
— Ерунда, — Татьяна даже глаза открыла, сбив настройки, — то, что ты перестал видеть смысл в жизни, ещё не значит, что его в ней нет! Ты разобрался, что произошло с вашим кораблем?
— Пытался, — неохотно ответил Турист. — Я собрал информацию по известным галактическим криз-зон и обнаружил явное сходство характеристик. Самое удивительное из всего узнанного — искажения пространственно-временных контуров вокруг них всего лишь остаточные явления чего-то грандиозного. Но установить, что происходит в самих аномальных зонах невозможно, чем ближе к ним, тем искажения сильнее, побочные эффекты опаснее. Энергетика там такая, что ни один корабль не выдерживает близкого сближения, даже мой Наутилус. А с психикой и вовсе происходят странные вещи…
Его передёрнуло. Перед глазами Татьяны Викторовны запрыгали сменяющие друг друга параметры резко возросшей мозговой активности пациента. Его разум, восстанавливающий информацию о Криз-зон, сам становился подобен аномальной зоне.
— Я не нашёл в себе сил вернуться к Криз-зон пять, — поморщившись, продолжил Турист. — Поэтому посетил сектора, где находятся Криз-зон два и три. Ещё на дальней границе сближения возникает ощущение, словно пытаешься заглянуть туда, куда нельзя. Знаешь, как у въезда в опасную зону пишут на световых табло «Запрещено!»