Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди
Шрифт:
10 июня в Москве были закончены работы по сооружению "России", одного из крупнейших концертных залов страны. На следующий день зал прошел первую "обкатку" — на его сцене состоялся концерт популярных артистов, устроенный специально для строителей этого прекрасного здания.
На следующий день Леонид Брежнев встретился со своими избирателями в Кремлевском Дворце съездов. Все было как обычно: длинная и напыщенная речь генсека, где чуть ли не в каждом предложении звучали новые обещания "догнать и перегнать", продолжительные аплодисменты, переходящие в овации. Два дня спустя — в воскресенье — прошли выборы депутатов Верховного Совета РСФСР и местных Советов.
Тем временем примерно на восьмые сутки полета космонавтов у них произошло первое ЧП — на станции появился дым. Он шел из-за панелей, которые отделяли жилую зону от приборной. Космонавты не могли заглянуть в приборную зону, поэтому сообщили на Землю только номер панели, откуда дым распространялся наиболее интенсивно. По их взволнованным голосам "земляне" поняли, что экипаж сильно напуган случившимся. В Центре управления полетом тоже серьезно обеспокоились: ведь космонавты могли найти спасение только в корабле "Союз-11", однако до него надо было еще добраться.
На Земле лихорадочно стали искать выход из создавшегося положения. Вот как вспоминает об этом участник тех событий А. Елисеев:
"Тревога с борта мгновенно мобилизует всех, кто работает в смене. Сразу после окончания сеанса руководители групп собираются в зале управления, чтобы договориться о том, как действовать на следующем витке. Народ опытный, знает, что времени на длинные дискуссии нет. Все говорят очень коротко, по-деловому…
Меня просят срочно к телефону. Звонит министр. Спрашивает, что случилось. Переговоры с экипажем транслировались в Москву, и ему уже доложили. Я стараюсь быть спокойным и объясняю, что скорее всего загорелся один из научных приборов, всю научную аппаратуру пришлось выключить, но надеемся, что сейчас никакой опасности на борту нет. На всякий случай готовим резервные варианты, вплоть до срочного спуска… Пауза… Наверное, министр пытается справиться с эмоциями. Потом сдержанным голосом: "Понял. Позвони мне, пожалуйста, после сеанса". Не успел положить трубку, снова звонок. На этот раз — главный конструктор. Повторил ему то же, что сказал министру. Потом звонили из ЦК, из института, который готовит информацию для ЦК. Чувствую, что начинают сдавать нервы. Мне надо готовиться к сеансу, а я не могу бросить трубку… Нет… Все… Больше нельзя, иначе можно сорвать сеанс… Что нас в нем ждет?.. Волнений больше, чем перед парашютным прыжком. Надо собраться с мыслями и успокоиться…"
Во время очередного сеанса связи с космонавтами те сообщили, что поступление продуктов горения уже прекратилось, хотя в самой станции еще дымно. Космонавтам посоветовали включить фильтр очистки атмосферы, принять лекарство и лечь отдохнуть.
Случись сегодня такое ЧП на орбите, о нем уже на следующие сутки раструбили бы все средства массовой информации. В те годы об этом и речи быть не могло — о происшествии знал только узкий круг специалистов. Остальные граждане страны пребывали в полной уверенности, что никаких аварий у наших космонавтов быть просто не может. С американцами — сколько угодно, а с нашими — нет. К этому народ приучили газеты. Поэтому в те мгновения, когда в ЦУПе напряженно размышляли над способом исправления ЧП, страна жила в обычном ритме трудового дня. В частности, популярная рок-группа из Польши "Скальды", проведя гастроли в Москве, отправилась в Ленинград, где ее ожидал не менее теплый прием. Там "Скальды" дали несколько концертов, на которые со всего города и окрестностей "слеталась"
"По сложной системе конспиративных звонков узнаю — ночью, на улице Восстания произойдет встреча лучших клубных музыкантов с польской рок-группой "Скальды", приехавшей в СССР на гастроли. Иметь при себе три рубля на организационные расходы. Играют с нашей стороны "Фламинго" и "Санкт-Петербург". Под утро — "джем", то есть совместное и импровизационное выступление музыкантов из разных составов. Лишнего не болтать. Аппарат выкатывает "Фламинго".
Не болтая лишнего, собираемся и едем в метро, встречаем в дороге Никиту Лызлова, бывшего участника одной из университетских групп. Никита учился на химическом и там устраивал "Петербургу" концерт.
Не болтая лишнего, зовем Никиту с собой.
— Ночью? Концерт со "Скальдами"? Бред! — У Никиты крупное, вытянутое лицо и широкий лоб марксиста, грустная усмешка и прочный запас юмора. — Но ведь разыгрываете!
Заключаем пари и едем, на улице Восстания находим гимназию — тяжелое, мертвое, без света в окнах здание. В дверях быстрая тень — открывают. Поднимаемся по гулкой, пустой лестнице и оказываемся вдруг в большом ярком зале с узенькими занавешенными окнами. Народу мало — все знакомые…
Знакомят со "Скальдами". Братаны Зелинские, Анджей и Яцек, с сотоварищами — очень взрослые и соответственно пьяные славяне. Арсентьев тут же, и Васин (знаменитый битломан, написавший письмо Леннону в октябре 1970 года. — Ф. Р.), и всякая музобщественность…
Играет "Фламинго", играет "Санкт-Петербург". Разошлись-таки в непривычной обстановке и комфорте, и я свое откувыркался по сцене и падал несколько раз на колени, про себя понимая, что пора менять имидж "Петербурга", имидж ярых парубков на что-то другое, на имидж людей, не стремящихся к успеху, а достигших его.
Братья Зелинские, надломленные гастрольным бражничеством и буйством ночного сейшена, на вопрос Росконцерта — с каким из советских вокально-инструментальных ансамблей "Скальды" согласились бы концертировать? — ответили:
— Если пан может, то пусть даст нам "Санкт-Петербург", — ответили и, говорят, заплакали.
Пан из Росконцерта не знал про "Санкт-Петербург", а если и знал, то знал так, как знала Екатерина II про Пугачева — страшно, но очень далеко, а между мной и им не один полк рекрутов и не один Михельсон — преданный генерал…
Еще один концерт — в школе нового, индустриально-блочного типа. И тоже ночной. В зале битком. Несколько киношных софитов стоят возле сцены, а на сцене мрачноватые поляки из группы обеспечения "Скальдов" раскручивают провода. Сдаю трешницы кайфовальщиков Арсентьеву в фонд клуба. Разглядываю мрачноватых поляков и ту аппаратуру, что они подключают. Аппаратура что надо — "Динаккорд" и клавиши "Хаммонд-орган". Появляются братья Зелинские со товарищи. Такие веселые. И полтыщи кайфовальщиков в зале становятся все веселее…
"Скальды" выходят на сцену играть на "Динаккорде", а зал орет им, а старший Зелинский пилит на "Хаммонд-органе", а младший — на трубе или скрипке. И сотоварищи пилят на басе и барабанах. А когда "Скальды" на прощание играют "Бледнее бледного" из "Прокл Харум", в зале начинается чума. Или холера. Какая-то эпидемия с летальным исходом в перспективе…
А потом Зелинский на четвереньках выбирается на сцену и "джемует" по клавишам, а перед ним пляшут ленинградские мулаты Лолик и Толик до тех пор, пока Зелинский не падает в оркестровую яму. Веселая жизнь! Кайф!.."