Жизненная сила
Шрифт:
«Я ненавижу это место».
Таковыми оказались ее первые записанные слова и, пожалуй, наиболее честные.
Затем, чтобы как-то поддержать и оправдать свой плещущий через край гнев, она составила список капитанов, убитых на Медулла оссиумм, описала их ужасную смерть, заполняя грубые листы цвета кости живыми подробностями. Потом сложила их и засунула в асбестовую папку, которую всегда носила с собой с того времени, как покинула второй лагерь.
Эксперимент постепенно превратился в акт самодисциплины.
А дисциплина превращала привычку в ощущение обязанности, и через десять
И таких было достаточно. Честно говоря, даже больше чем достаточно.
Другим капитаном, не ставшим повторять первый опыт, оказалась и Уошен. У нее тоже был сын, ушедший с Бродягами, и обе они знали опасность, которая таится в том, чтобы подарить миру новую душу. А люди слишком часто принимали рождение детей за, так сказать, увеличение бессмертия, пытаясь обеспечить свое будущее преданными существами.
– Но это меня не извиняет, - как-то заметила Уошен, подавив гнев полуулыбкой.
– Извиняет?
– твердо переспросила Миоцен, не понимая этого неподходящего к данному случаю слова.
– Извиняет. Извиняет.
– Она покачала головой и отхлебнула обжигающе горячего чаю.
– Что именно ты подразумеваешь под своим «извиняет»?
Это был необычный вечер. Случайно зашла Уошен, и Вице-премьер по какой-то прихоти пригласила ее присоединиться к ней. Сидя на низких креслах около дома, они смотрели, как почти голая ребятня - уже подросшие и совсем малыши - бегала по площади. Груботканные тенты давали тень, но из-за многочисленных дырок, прогрызенных насекомыми, куски площади оказались залитыми небесным синим светом. Этот свет за последние сто восемьдесят лет померк совсем ненамного. Он оставался по-прежнему ярким, обжигающе горячим и порой даже полезным. Миоцен подставила под отверстие свой овальный стальной бокал, и он, фокусируя энергию, превратился в удобный даже в путешествиях заварной чайник. Дождевая вода быстро закипела, и Миоцен приготовила для гостей большие кружки чая.
Уошен приняла чашку с поклоном и заметила, что у нее уже есть сын. Миоцен не сказала ничего о своих предыдущих мыслях, впрочем, как и о последующих. Вместо
– У тебя есть сын. Да, есть.
– Но если я найду достойного отца, я заведу еще одного. Или двух.
Уошен трудно находила себе любовников. Дью считался предателем. А как иначе можно было его назвать? Впрочем, он был полезным предателем, находя возможности передавать им информацию о местоположении и занятиях Бродяг.
– Массовое деторождение. И все-таки я не верю, что это лучший выход…
– Согласна, - кивнула Миоцен.
– Хотя я и обнаружила для себя… - Уошен заколебалась, понимая, что последующие слова нужно облечь в некую удобоваримую вежливую форму.
– Что?
– подтолкнула Миоцен.
– Аморальность этого. Ну, аморальность рождения ребенка, а особенно столь большого их количества.
– О чем ты говоришь, дорогая?
Уошен медленно пила чай и наконец решила, что незачем беспокоиться о том, что подумает о ней Вице-премьер.
– Делать детей - это циничный расчёт. Они приходят в жизнь не благодаря любви…
– Разве мы не любим их?
– Сердце Миоцен на мгновение вздрогнуло.
– Любим, конечно. Конечно, да. Но родители при их производстве руководствуются лишь прагматичной логикой. В первую очередь. Дети дадут столь нужные рабочие руки и головы, которые можно должным образом воспитать и образовать, чтобы этими головами и руками построить очередной мост.
– В соответствии с планом Ааслин, - заметила Миоцен.
– Естественно, мадам.
– А разве это не достаточно важная причина?
– Мы говорим, что это так.
– Медулла оссиум изменил лицо Уошен. Ее плоть оставалась по-прежнему упругой и здоровой, но принимаемая пища и постоянное ультрафиолетовое облучение изменили ее комплекцию и цвет кожи. Кожа ее стала коричневато-серой; Уошен стала похожей на дым. Но еще больше, чем кожа, изменились ее глаза. Всегда мягкие, теперь они смотрели строже. Уверенней. И разум, светившийся в них, тоже стал более волевым, сосредоточенным, устремленным не только на личные интересы.
– Но разве мы не должны предпринять все возможное, чтобы спастись?
– настаивала Миоцен.
– А что произойдет потом?
– вдруг прервала ее Уошен.
– Нам нужно еще столько тел в ближайшие сорок восемь столетий. Если мы собираемся создать индустриальную мощь, как воображает Ааслин, предполагая, что Meдулла оссиум продолжает увеличиваться… тогда конечно. Тогда мы вернемся домой и нас встретят как героев, ну, и так далее… Но что станет с этим маленьким государством, которое мы породили?
– Имеет смысл обсуждать далеко не все, - заметила Миоцен.
– Полагаю, что наихудшее обсуждать необходимо.
– Извини?
– Мадам. В конце концов, решать - это не наша задача. Это будущее наших детей и внуков.
Неожиданно Миоцен почувствовала, что пришло время сна. Уединения, позволявшего, не делая лица, в своей уютной темноте изложить на листках все происшедшее за день. Всего несколько строк крошечных букв. Бумага была тонкой, насколько позволяла нынешняя промышленность, но с годами все равно станет все труднее и труднее читать историю их возрождения.