Жизненная сила
Шрифт:
– Уошен - ваша мать!? Странник кивнул.
– Где она?
– Как? Это я должен у вас спросить, где она! Незнакомец снова перевел глаза на запечатанную дверь, и этого мгновения Памиру хватило; чтобы точным ударом бросить часы в выбритую часть головы, а затем точным, рассчитанным и отчаянным движением броситься вперед самому.
Глава тридцать четвертая
Гранд-Холл был большим полусферическим залом с потолком высотой в километр и радиусом в два километра. Потолок поддерживался арками гиперфибры почти оливкового цвета, когда-то освещавшей зал мерцающим светом и отражавшей звучным эхом каждое слово. Первоначально пол был простым,
Каждый капитан имел свое место, отмеченное написанными от руки карточками. Место Премьера находилось всегда на некотором отдалении от остальных. Расположение каждого кресла имело огромное значение, свидетельствовавшее и о ранге, и о качестве деятельности капитана за минувший год. Высшей честью считалось сидеть прямо за столом Премьера. Капитанов же, которых хотели унизить, сажали гораздо дальше, чем они предполагали, самые же никудышные сидели за рядом кадок с дикими растениями. Сама пища должна была вызывать удивление, и в качестве знака уважения к своим пассажирам непременно включала в себя ряд блюд чужих, которые большей частью оставались нетронутыми, поскольку многие желудки не выдерживали их кислотных пирожных и прочих стереохимических изысков.
Сегодня подавали холодную сырую рыбу, добытую в бессолнечных глубинах Моря Бесшабашных. Ее мертвые пустые глаза смотрели на проголодавшихся капитанов совершенно невыразительно. Набитые рты молча жевали, а не набитые беспрерывно болтали. Внутри каждой рыбы находился салат из пурпурных овощей, фруктов, заправленных маслом, напоминавшим по запаху и текстуре неочищенную нефть. Еще где-то глубоко в телах рыб обещанием праздничного сюрприза прятались золотые черви, размером меньше пальца. Они почитались Бесшабашными как самый лучший деликатес и подавались лишь раз в году.
Даже отсутствующих капитанов ожидали приготовленные тарелки, рыба и соответствующие места. Хотя циники и жаловались, что такая честь лишь подчеркивает их отсутствие, позволяя их соперникам лишний раз пройтись насчет тех, кто теперь не имеет возможности защитить себя сам.
Целые столетия, несмотря на то, что часть капитанов исчезла, их места все сохранялись, как и карточки с их именами, написанными собственной механической рукой Премьера. И еда на них готовилась, как и прежде, и так же разносилась рядовыми членами команды, будучи просто оставляема на тарелках. Потом ее скармливали всяким насекомым.
И вот уже многие столетия Премьер поднималась, начиная пир неясным, но цветистым тостом за пропавших, желая им успеха в исполнении таинственных обязанностей в каком-то неведомом, но важном деле.
Потом следовал неизбежный обед, потом громогласно и печально объявлялось, что судно капитанов столкнулось с огромной кометой, и что никто их больше не увидит. Тост этот сопровождался питием винного уксуса - стандартного напитка для печальных случаев, и обед превращался в какие-то поминки - обряд, заимствованный у неких
С момента Исчезновения прошло больше сорока восьми веков.
И уже сто двадцать один пир отгремел со дня, когда неожиданно появились два призрака, говорящих что-то о несуществующем мире по имени Медулла оссиум.
Но все это прошло и представлялось теперь не чем иным, как всего лишь чьей-то жестокой и неумной шуткой, повергнувшей Премьера в невидимую другим панику. Потом она долго пыталась убедить окружающих, что и призраки являлись только иллюзией. Ибо другого выбора у нее не было. Ведь в ее первейшую обязанность входила охрана безопасности Корабля, а для этого в первую очередь необходима непоколебимость ее поста. А каким же Премьером могла она быть, если бы голографический мираж и дюжина смутных догадок отстранили ее от традиций, служивших и Кораблю, и посту вот уже больше ста тысячелетий?
Нет, она не хотела больше думать о пропавших, ни сегодня, ни когда-либо вообще. Но остановить себя оказалась не в силах, хотя и пыталась постоянно очистить свой мозг, усилить его и сделать нечувствительным к подобным вещам. Но призраки не сдавались.
Длинный стол Премьера стоял на травянистом гребне парка; открывался прекрасный вид, которым она наслаждалась, торжественно поднимаясь для открытия очередного праздника. Ее бокал сверкал кроваво-красным вином Бесшабашных. Думала ли она о мертвых? Или о том, что прямо-таки перед ней, словно насмехаясь, стояло пустое кресло Памира? Которого снова не было, как и в прошлом, как и в позапрошлом году… Что с ним происходит? Такой талантливый… обладающий ярким, хотя и странным инстинктом, объединенным с какой-то прямо трансцендентной яростью. И, несмотря на бешеный темперамент, какая способность воодушевлять подчиненных и держать в покорности пассажиров!..
И он никак не хочет склониться перед этим небольшим капитанским ритуалом.
Это, конечно, слабость характера и духа, и именно это не давало ему возможности даже в самые Лучшие времена подняться до высших рангов управления Кораблем.
– Где Памир?
– запросила она по секретному каналу.
– Неизвестно, - неизменно отвечали ей.
– Есть ли от него какие-то известия?
И полученный ответ оказался весьма странным. Бесполый голос робота заявил:
– А как вы сами думаете, где он может быть?
В злобе она вообще уничтожила несносный канал.
Порой Премьер начинала думать, что живет слишком долго и занята слишком узким делом. Дайте ей простую капитанскую работу - и она, наверное, с ней уже не справится, а если посадить всех присутствующих здесь ровными рядами без рангов и почестей, то вряд ли ее признают достойной быть Капитан-премьером. И даже в моменты, когда она действительно гордилась своими триумфами, понимала, что другие, заняв ее кресло, смогут вести Корабль не хуже, а, может быть, даже и лучше, чем она сама. И когда порой она теряла контроль над собой, то знала, что любой из этих обожающих ее людей вокруг сможет сказать ей: «Посидите, отдохните, расслабьтесь. Я приму от вас империю хотя бы на час и буду управлять ею столь же разумно и опытно». Вернее, это знала самая мудрая, самая старая часть ее существа.
Остальная же часть ненавидела даже саму идею преемственности.
Всегда ненавидела.
Но теперь, возвышаясь над всеми, перед зрителями стояла самая несгибаемая, полная самообладания ее ипостась. Она смотрела на гектары улыбающихся лиц, зеркальной формы и мертвой холодной рыбы. Специально по случаю пира всех птиц и громко стрекочущих насекомых выловили, посадили в клетки и вынесли из парка. Все должно было быть торжественно и тихо. Неестественная тишина висела над залом. Правой рукой Премьер стиснула бокал и несколько раз повернула его, прежде чем поднести ко рту. Темная красная жидкость плеснула через край. Премьер втянула острый аромат и подняла бокал еще выше, прямо над головой, и громовым голосом поприветствовала собравшихся.