Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны
Шрифт:
Когда болезнь султана на острове усилилась и он узнал, что его мать попала в плен, он призвал Джалал ад-Дина и находившихся на острове двух его братьев, Узлаг-шаха и Ак-шаха, и сказал: «Узы власти порвались, устои державы ослаблены и разрушены. Стало ясно, какие цели у этого врага: его когти и зубы крепко вцепились в страну. Отомстить ему за меня может лишь мой сын Манкбурны. И вот я назначаю его наследником престола, а вам обоим надлежит подчиняться ему и вступить на путь следования за ним». Затем он собственноручно прикрепил свой меч к бедру Джалал ад-Дина. После этого он оставался в живых всего несколько дней и скончался, представ перед своим господом. Он сошел в могилу со своим горем, да помилует его Аллах всевышний!
Глава 25
Рассказ о положении Хорезма после отъезда Теркен-хатун оттуда
Когда упомянутая выехала из Хорезма и покинула его, она не оставила там никого, кто мог бы упорядочить дела и управлять массой [людей]. Власть над [городом] взял в свои руки 'Али Кух-и Даруган [294] , а он был смутьян и забияка [295] .
294
Хорезмского авантюриста 'Али Кух-и Даругана В. В. Бартольд (Сочинения, 5, с. 500) и Дж. А. Бойль (ал-Джувайни, 1, с. 124, примеч. 6) отождествляют с сипахсаларом 'Али Дуругини. Однако поведение первого в Хорасане совсем не вяжется со званием сипахсалара, т. е. командующего войсками, по крайней мере в масштабе провинции. Это мог быть также вождь племенных войск (см., например: Horst, с. 23, 39, 42, 110, 113, 116, 117—118 и т. д.). Возможно, здесь совпадение имен двух разных людей. Ср.: Kafesoglu, с. 271, примеч. 169.
О событиях в Хорезме в это время см.: ал-Джувайни, 1, с. 123 и сл.; 2, с. 401.
295
Так переводим слово 'аййар — «проходимец», «баламут». Однако 'аййары городов Ирана и Средней Азии были организованы в своеобразные отряды или братства с особым кодексом чести и поведения. См.: Беленицкий, с. 331—346; Большаков, с. 283—286.
Из-за неумения устроить дела, незнания законов управления и ничтожности его понятия в делах руководства люди оказались в тяжелом положении и смятении. Исчез почтительный страх /69/ перед властью. Души людей склонились к тому, что в их природе: к междоусобице, взаимной вражде и ненависти. Доходы дивана стали объектом расхищения для любого мошенника и добычей каждого хищника. Если упомянутый Кух-и Даруган писал требование в какую-либо местность о сборе хараджа в сумме ста тысяч динаров, а ему доставляли из них только одну тысячу динаров, то он радовался и этому. Ему казалось, что эти деньги — дар, великодушно отданный ему, что это — проявление любви и расположения к нему.
Так продолжалось до тех пор, пока не возвратились в Хорезм после смерти султана некоторые чиновники дивана, такие, как мушриф [296] 'Имад ад-Дин и Шараф ад-Дин Кёпек [297] . Они подделали письма от имени султана, а так как люди еще не знали о кончине султана, то они взяли в руки средства дивана. Кух-и Даруган воздержался от решения дел, так как услыхал, что султан жив и [противостоит] татарам.
Положение [в Хорезме] оставалось таким до возвращения сюда Джалал ад-Дина и его двух братьев, Узлаг-шаха и Ак-шаха, после смерти султана.
296
Мушриф (производное от ашрафа — «наблюдать», «надзирать») — чиновник, служивший в финансово-контрольном управлении (диван ал-ишраф). См.: Horst, C. 38—39, 51—53.
297
Прозвище Шараф ад-Дина — Кёпек (Пёс) имеет написание кбк только в рук. В. В рук. P вторая буква в слове точки не имеет; в издании О. Удаса — кйк. В. В. Бартольд (1, с. 499, примеч. 4) считает, что «слово искажено в тексте Насави», и полагает, что должно быть вакил. У И. Кафесоглу (с. 271, примеч. 166) — вакил-и дар. Чтение Кёпек допустимо, ибо у Ибн Биби (с. 134—135, 177, 188, 191—200) встречается имя Са'д ад-Дин Кёпек. Ср. Кётек — мукта' Симнана в гл. 33.
Глава 26
Рассказ о том, как возвратились в Хорезм Джалал ад-Дин и его братья Узлаг-шах и Ак-шах и как они в испуге бежали оттуда, разделившись на две группы по причине раздоров
Когда султан отправился к милости Аллаха и был похоронен на острове, как это описано ранее, Джалал ад-Дин с двумя упомянутыми братьями перебрался морем в Хорезм. С ними было около семидесяти всадников. Когда они приблизились к Хорезму, их встретили из города с лошадьми, оружием и знаменами, и благодаря этому улучшилось их положение. Прекратилось расстройство, и люди радовались их прибытию, как радуется человек, страдавший недугом, но получивший спасительное лекарство, или как тот, кого отчаялись /70/ увидеть, а он вернулся к своим друзьям.
К ним собралось семь тысяч всадников из числа султанских войск, из тех, кто скрывался в пустынях и кого выбросили в Хорезм разные сборища и группы. Большая часть их была из племени Байавут, а предводителем их был Бучи-Пахлаван, прозванный Кутлуг-ханом. Они питали склонность к Узлаг-шаху из-за родственных связей с ним, отвергали его согласие на отказ [от наследования], отвечая неблагодарностью на благое дело. Они сговорились схватить Джалал ад-Дина и заточить его или же убить. О том, что готовится против Джалал ад-Дина, узнал Инандж-хан [298] . Он сообщил ему об этом и посоветовал уехать. И он пустился в путь, направляясь в Хорасан с тремястами всадников во главе с Дамир-Маликом [299] . А те (Узлаг-шах
298
О заговоре против Джалал ад-Дина см.: ал-Джувайни, 2, с. 402—403; ал-Джузджани, 1, с. 286; Рашид ад-Дин, пер., 1/2, с. 214.
299
Сподвижник Джалал ад-Дина Манкбурны — Дамир-Малик — возглавлял оборону Ходженда против монголов. Не удержав города, Дамир-Малик с тысячью воинов укрепился на острове посреди Сырдарьи. Совершая смелые вылазки, Дамир-Малик (ал-Джувайни сравнивает его подвиги с подвигами героя Шах-наме Рустама) нанес монголам большой урон. Однако из-за отсутствия оружия и припасов Дамир-Малик был вынужден покинуть остров и на лодках уйти вниз по реке. Преследуемый монголами, Дамир-Малик потерял всех своих воинов, но сумел уйти и присоединиться к Джалал ад-Дину, с которым находился до его последних дней. Подробности осады Ходженда и дальнейшей судьбы Дамир-Малика см.: ал-Джувайни, 1, с. 91—95; Рашид ад-Дин, пер., 1/2, С. 201—203. См. также недавно вышедший исторический роман узбекского писателя Мирмухсина «Темур-Малик» (Таш., 1986).
Глава 27
Рассказ о Низам ад-Дине ас-Сам'ани, о его пребывании в моей крепости Хурандиз на протяжении некоторого времени и о его поспешном отъезде из нее из-за боязни
Низам ад-Дин ас-Сам'ани [300] был из семьи достойных ученых и ра'исов, обладал добродетелями, унаследованными с тех времен, когда свет стал приходить на смену мраку, а ночи и дни стали чередоваться. Члены благородных семей не отрицали [древности] их происхождения, а если кого-нибудь из них встречали, то говорили: «Я встретил господина». Упомянутый был благородным, достойным, даже скорее звездой достоинств. Светило падало к стопам его, знатоки красноречия чуть ли не поклонялись ему. Когда он произносил речь, говорилось: «Да не сомкнутся [его уста]!», а когда /71/ писал, то просили: «Да не остановятся его десять [пальцев]!»
300
Личность Низам ад-Дина ас-Сам'ани идентифицировать не удалось. Возможно, он происходил из семьи известных мервских ученых, носивших эту нисбу. См.: ас-Субки, 1, с. 56, 186.
Он был переведен в Хорезм по желанию султана, с тем чтобы подобный человек постоянно находился при нем и он [мог] советоваться с ним о делах и устроении государства. Он получил от султана завидный чин и высокое положение. Когда он оставил султанскую службу, то захотел укрыть в какой-либо крепости то, что сохранилось, страшась утратить последнее, еще не захваченное бедой. Он прибыл в крепость Хурандиз и пробыл там два месяца. Несмотря на свою знатность и высокое положение, он несколько раз выступал в крепости с проповедями из-за жара его души и колебания его надежд. Возможно, если бы его попросили выступить с проповедью в Хорезме, когда люди были [обычными] людьми и время — [обычным] временем [301] , он отказался бы от этого. Когда он в своей проповеди упоминал о султане, то не мог удержаться от плача, начинал рыдать и слушавшие тоже начинали плакать и кричать.
301
Пословица, восходящая к бейту неизвестного поэта доисламского периода. См.: ал-Хамадани, с. 252.
Когда татары овладели Насой — а это был первый из захваченных ими городов Хорасана — и он узнал о том, что они убили имама Шихаб ад-Дина ал-Хиваки — да смилостивится над ним Аллах, — его охватил страх и им овладели испуг и трусость. Вместе со мной он обходил укрепления крепости и показывал мне места, с которых соскользнули бы муравьи, если бы поднимались, и куда не могла бы залететь птица в высоком полете, и говорил: «Вот здесь появятся татары!»
Случилось так, что один из главных [татарских] тиранов, Начин-нойан [302] , на третий день после захвата ими Насы прибыл к крепости и подступил к тому единственному месту, откуда можно было спуститься [из нее]. Едва Низам ад-Дин увидел это, его терпение истощилось и он впал в панику. Он настоял на том, чтобы я проводил его по горам какой-либо /72/ безопасной стороной вместе с его свитой, вьючными животными, гулямами и всем скарбом. Я сделал это с неодобрением скрытым, даже явным и удивился страху, который овладел столпами и вельможами державы. Они при этом не верили, что крепость может [их] защитить и что какая-то сила может отразить и отогнать [врага]. Да сохранит Аллах нас от беспомощности!
302
Личность этого монгольского военачальника установить не удалось. Однако он может быть одним из нойанов отряда Тогачара, штурмовавшего Насу.
И вот упомянутый (Низам ад-Дин) ночью спустился [из крепости] по горам с западной их стороны, татары же расположились с восточной стороны. Когда они спустились с горы, то оказались на холме, по которому нельзя было пройти, и они катились до самого подножия холма. При этом у них разбилось несколько вьючных животных. Упомянутый прибыл в Хорезм, где в то время находились вернувшиеся с острова сыновья султана, и прислал указ Узлаг-шаха [о пожаловании мне] богатого икта'.