Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Все это шло своим чередом, однако, всякий раз как Андреа вспоминал обо всем, что с ним было во Франции, у него невольно сжималось сердце, и если бы только удалось ему вымолить себе прощение за совершенный им проступок, он бы без сомнения туда вернулся. Наконец он решил попытать судьбу и попробовать, не поможет ли ему его талант в этом деле. И вот написал он картину, изобразив на ней того же полуобнаженного св. Иоанна Крестителя, с намерением послать ее главному церемониймейстеру Франции, чтобы этим способом вернуть себе королевскую милость. Однако по той или иной причине, но он ее не послал и вместо этого продал великолепному Оттавиано деи Медичи, который до самой своей смерти весьма высоко ее ценил, как, впрочем, и две другие картины, изображавшие Мадонну, которые были написаны Андреа в той же манере и которые хранятся в герцогском собрании. Вскоре после этого Дзанотти Браччи заказал ему для епископа Жака де Бон картину, выполненную им с величайшим старанием в надежде снова обрести милость короля Франциска, на службу которого он мечтал вернуться.
А для Лоренцо Якопи он написал картину
Когда же в 1523 году вспыхнула чума как в самой Флоренции, так и кое-где в округе, Андреа, чтобы избежать заразы и в то же время поработать, перебрался с помощью Антонио Бранкаччи в Муджелло для написания алтарного образа по заказу монахинь Сан Пьеро а Луко камальдульского ордена. Туда же он взял с собой жену, падчерицу, сестру жены и подмастерье и, обретя покой, принялся за работу, а так как почтенные сестры с каждым днем проявляли все больше и больше ласки и внимания по отношению к его жене, ему самому и всем его домочадцам, он с большой любовью приступил к исполнению этого образа, на котором он изобразил Усопшего Христа, оплакиваемого Богоматерью, св. Иоанном Евангелистом и Магдалиной, фигуры которых настолько живы, что кажутся и в самом деле одухотворенными и одушевленными. В св. Иоанне видна нежная привязанность апостола к своему учителю, в рыдающей Магдалине – ее любовь, а в лике и движении Богоматери – безграничное страдание при виде Сына, тело которого изображено настолько рельефно, что производит впечатление действительно мертвой плоти. А пораженные, сострадающие горю св. Петр и св. Павел словно окаменели, погрузившись в созерцание Спасителя мира, лежащего мертвым на лоне своей матери. Все эти удивительно тонкие наблюдения показывают, какую радость доставляли Андреа как самые задачи, поставленные перед ним искусством, так и совершенство их разрешения. И, по правде говоря, это произведение принесло монастырю большую славу, чем все великолепные его постройки, вызвавшие чрезвычайные расходы.
Так как опасность чумы все еще не миновала, Андреа, закончив образ, прожил еще несколько недель там же, где он был на очень хорошем счету и всеми обласкан. За это время, чтобы не сидеть сложа руки, он написал не только Посещение Марией Елизаветы, находящееся в церкви по правую руку выше вертепа, над небольшим старым образом, но также на небольшом холсте прекраснейшую голову Христа, несколько похожую на ту, что находится над алтарем Нунциаты, но менее законченную. Голова эта, которая по праву может быть причислена к лучшим его произведениям, находится ныне в монастыре дельи Анджели у преподобнейшего отца дон Антонио из Пизы, почитателя не только выдающихся представителей наших искусств, но и вообще всех талантов. С этой картины было сделано несколько копий. Дело в том, что дон Сильвано Рацци доверил оригинал живописцу Дзаноби Поджини, чтобы тот сделал с нее одну копию дляБартоломео Гонди, который его об этом попросил, живописец же сделал их несколько, и они пользуются во Флоренции величайшим почетом.
Так избежал Андреа всякой опасности, проведя таким образом все время, пока продолжалась чума, монахини же получили от таланта этого замечательного человека работу, которая выдерживает сравнение с самыми выдающимися картинами, созданными в наши дни. Поэтому-то и не удивительно, что Рамадзотто, возглавивший одну из вражеских партий в Скарикалазино, не раз во время осады Флоренции пытался завладеть этой картиной, чтобы переправить ее в Болонью для своей капеллы в Сан Микеле ин Боско.
По возвращении во Флоренцию Андреа написал на дереве для своего ближайшего друга Беккуччо Биккьерайо из Гамбасси парящую Богоматерь с младенцем на руках и с предстоящими внизу фигурами св. Иоанна Крестителя, св. Марии Магдалины, св. Себастьяна и св. Роха, на пределле же он изобразил с натуры с величайшим сходством самого Беккуччо и его супругу. Ныне образ этот находится в Гамбасси, местечке, расположенном в Вальдэльзе между Вольтеррой и Флоренцией.
По заказу Дзаноби Браччи для капеллы его виллы в Ровеццано он написал также на дереве прекраснейшую картину с изображением Мадонны, кормящей грудью младенца, и Иосифа с таким мастерством, что фигуры в своей объемности словно выходят из картины, находящейся ныне в доме мессера Антонио Браччи, сына упомянутого нами Дзаноби.
В это же время и в упоминавшемся выше дворике делло Скальцо Андреа написал еще две истории, на одной из которых он изобразил Захарию, приносящего жертву и лишившегося дара речи при появлении ангела, а на другой – удивительное по красоте Посещение Богоматерью св. Елизаветы.
Отправляясь в Рим на поклон к папе Клименту VII и проезжая через Флоренцию, мантуанский герцог Федериго II увидел в доме Медичи висящий над дверью тот самый портрет папы Льва в окружении кардинала Джулио деи Медичи и кардинала деи Росси, который в свое время был написан Рафаэлем Урбинским. А так как портрет этот понравился ему превыше всякой меры, он решил им завладеть, так как был большим любителем выдающихся произведений живописи. И вот, находясь уже в Риме и улучив подходящее время, он попросил его в подарок у папы Климента, который милостиво на это согласился и отдал распоряжение Оттавиано Медичи, опекуну Ипполито и Алессандро, упаковать портрет и отправить
И вот после того, как Андреа обещал это сделать как сумеет и как сможет, и после того, как был заготовлен холст на подрамнике, по величине и во всем остальном подобный подлинному, Андреа принялся за работу, скрываясь в доме мессера Оттавиано. Постарался же он так, что сам мессер Оттавиано, величайший знаток искусства, не мог отличить одной картины от другой, настоящей и подлинной от ее копии, так как Андреа воспроизвел в точности все, вплоть до сальных пятен. Итак, спрятав оригинал Рафаэля, они послали в Мантую копию, сделанную Андреа и помещенную в схожую раму. Герцог остался в высшей степени удовлетворенным присланной ему картиной, тем более что и Джулио Романо, живописец и ученик Рафаэля, ничего не заметив, всячески ее расхваливал. Джулио так и оставался бы при своем мнении и продолжал бы принимать это за подлинного Рафаэля, не попади в Мантую Джорджо Вазари, который, сызмальства воспитывавшийся в доме мессера Оттавиано, сам видел, как Андреа писал эту картину, и все дело это раскрыл. А именно, когда Джулио, всячески обласкав Вазари, показал ему после множества всяких древностей и картин эту картину Рафаэля, как лучшее из всего собрания, Джорджо сказал ему: «Вещь, конечно, великолепная, но уж никак не Рафаэль». «Как же так, – отвечал Джулио, – мне ли этого не знать, когда я узнаю все мазки, которые были положены мною». «Вы запамятовали, – продолжал Джорджо, – это написал Андреа дель Сарто, в доказательство вот вам пометка, подтверждающая, что это написано во Флоренции (и он ее показал), так как один портрет был подменен другим, когда они там были вместе». Услыхав это, Джулио перевернул картину и, обнаружив пометку, пожал плечами со словами: «Я ценю эту копию не ниже подлинника, даже значительно выше, ибо это выходит за пределы природы, когда исключительно одаренный человек так хорошо подражает манере другого и добивается такого сходства». Впрочем, и так ясно, что ценность таланта Андреа остается неизменной, независимо от того, проявляется ли он самостоятельно или сопутствуя чужому.
Так, благодаря рассудительности и мудрому решению мессера Оттавиано и герцог остался удовлетворенным, и Флоренция не лишилась столь достойного ее произведения, которое впоследствии было подарено герцогом Алессандро мессеру Оттавиано и которое он долгие годы хранил у себя, но в конце концов подарил его герцогу Козимо, поместившему его в свою гардеробную вместе со многими другими знаменитыми картинами.
Во время работы над этим портретом Андреа написал для того же мессера Оттавиано отдельно на особом холсте голову кардинала Джулио деи Медичи, будущего папы Климента, наподобие портрета папы Льва, написанного Рафаэлем. Голова эта, прекрасно написанная, была впоследствии подарена мессером Оттавиано старому епископу деи Марци.
Когда же спустя некоторое время мессер Бальдо Маджини из Прато пожелал для церкви Мадонна делле Карчери в том же Прато заказать великолепный живописный образ, для которого он в этой церкви уже заранее поставил достойнейшее мраморное обрамление, ему в числе многих других живописцев был рекомендован Андреа. И вот мессер Бальдо, который хотя не очень-то в этом разбирался, но все же склонялся скорее к нему, чем к кому-либо другому, дал ему вроде как понять, что заказ будет дан ему и никому больше. Как вдруг некий Никколо Соджи из Сансовино, имевший кое-какие связи в Прато, был представлен мессеру Бальдо для выполнения этой работы и получил такую поддержку от людей, утверждавших, что лучшего мастера не найти, что он и получил заказ на картину. В это время сторонники Андреа послали за ним, и он отправился в Прато вместе с Доменико Пулиго и другими живописцами, его друзьями, в твердой уверенности, что заказ принадлежит ему. Однако по прибытии туда он обнаружил, что Никколо не только переубедил мессера Бальдо, но оказался к тому же настолько наглым и дерзким, что в присутствии мессера Бальдо предложил Андреа побиться с ним об заклад на любую сумму денег, которую получит тот, кто напишет лучше. Андреа, который знал ему цену, не растерялся и, несмотря на обычную свою скромность, ответил: «У меня здесь с собой подмастерье, правда, совсем еще новичок, и если ты хочешь с ним в этой игре потягаться, я за него поставлю деньги, ибо ни за что не соглашусь иметь дело с тобою, ведь если выиграю я, то мне от этого чести не прибудет, а если я проиграю, то позор мне будет величайший». Мессеру Бальдо он сказал, чтобы тот отдал работу Никколо, который, мол, выполнит ее так, что она на базаре наверняка понравится любому. Сам же он вернулся во Флоренцию.
Там ему поручили написать алтарный образ для Пизы, состоявший из пяти частей; он впоследствии был установлен в церкви Мадонны ди Санта Аньезе, что у стен города между старой крепостью и собором. В каждой части он поместил по фигуре, написав по обе стороны чудотворной Мадонны св. Иоанна Крестителя и св. Петра, на других же частях св. великомученицу Екатерину, св. Агнессу и св. Маргариту, фигуры которых каждая своей красотой повергает в удивление любого, кто на них посмотрит, и которые почитаются самыми прелестными и самыми красивыми женщинами, когда-либо им написанными.