Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Все эти доводы сильно содействовали решению Андреа взять на себя эту обузу, так как он был человеком в высшей степени слабовольным, последний же довод, касавшийся Франчи, заставил его решиться окончательно и заключить письменное соглашение на всю работу в целом без участия кого-либо другого. Опутав его таким способом и дав ему денег, монах первым долгом потребовал, чтобы Андреа продолжил житие св. Филиппа, получая лишь десять дукатов за каждую историю, и к тому же добавил, что он и эти деньги платит от себя и делает это скорее на благо и для удобства Андреа, чем ради нужд и пользы самой обители.
И вот, продолжив с величайшим рвением эту работу, Андреа, которого больше заботила честь, чем выгода, в кратчайший срок полностью завершил и показал первые три истории. А именно: первую, где св. Филипп, уже после своего пострига, одевает нагого человека, и вторую, где он обличает игроков, которые кощунственно поносили Господа и
Ободренный этим успехом, он написал еще две истории в том же дворике. На одной из стен мы видим усопшего св. Филиппа в окружении плачущей братии и тут же мертвого младенца, воскресающего от прикосновения к одру, на котором возлежит св. Филипп, причем младенца мы видим сначала мертвым, а затем воскресшим и живым, с отличнейшим соблюдением должной естественности и правдивости. На последней истории с этой же стороны он изобразил иноков, возлагающих ризы усопшего св. Филиппа на головы нескольких отроков. На этой фреске он поместил портрет скульптора Андреа делла Роббиа в обличии старика в красной одежде, склонившегося с посохом в руке, а также портрет сына его Луки. И на той фреске, где изображена смерть св. Филиппа, он написал портрет другого сына Андреа – Джироламо, скульптора и своего ближайшего друга, недавно умершего во Флоренции.
На этом он закончил одну сторону дворика, поняв, что платы ему слишком мало, а чести не слишком много, и порешил от остального отказаться, как ни сетовал на него монах; памятуя, однако, об одолжении, оказанном ему Андреа, решил и он со своей стороны пойти ему навстречу: заручившись от него обещанием написать еще две истории по своему усмотрению, он повысил ему цену, на чем и договорились.
Благодаря этим произведениям Андреа достиг еще большей известности, и ему стали заказывать много картин и других крупных работ, в том числе генерал монашеского ордена Валломброзы заказал ему Тайную Вечерю под одной из арок свода трапезной монастыря Сан Сальви, что за Порта алла Кроче. На этом же своде он написал в четырех тондо четыре фигуры: св. Бенедикта, св. Иоанна Гуальберта, св. Сальви, епископа, и св. Бернарда дельи Уберти из Флоренции, монаха того же ордена и кардинала, а на середине свода он написал тондо с изображением триединого лика св. Троицы. Вещь эта, как фреска, была отлично выполнена, после чего Андреа был признан тем, кем он действительно был как живописец. Так, по распоряжению Баччо д'Аньоло ему была заказана в закоулке между Орсанмикеле и Меркато Нуово фреска с изображением Благовещения. Написана она, как это можно видеть и поныне, в очень мелкой манере, за что особых похвал Андреа не заслужил, возможно, потому, что всегда делал хорошо, работал непринужденно, не насилуя своей природы, а в этом произведении решил, как полагают, понатужиться и перестарался.
В числе многих картин, которые он после этого написал для Флоренции и описание которых заняло бы слишком много места, я, говоря лишь о самых известных, назову ту, что находится ныне в собрании Баччо Барбадори и где изображена Богоматерь во весь рост с младенцем на руках, в присутствии св. Анны и св. Иосифа, исполненных в прекрасной манере и высоко ценимых самим Баччо. Написал он и другую, не менее хваленую, находящуюся ныне у Лоренцо ди Доменико Боргини, и еще одну с изображением Мадонны для Леонардо дель Джокондо, находящуюся в настоящее время во владении его сына Пьеро. Для Карло Джинори он написал две небольшие картины, купленные впоследствии великолепным Оттавиано деи Медичи, одна из которых ныне находится в его чудеснейшей вилле ди Камни, а другую хранит в своем собрании вместе со многими другими картинами наиболее выдающихся современных мастеров синьор Бернардетто, достойный сын такого отца, не только почитающего и ценящего творения знаменитых художников, но и поистине великолепного и щедрого синьора во всех
А между тем монах-сервит заказал одну из историй в вышеупомянутом дворике Франчабиджо, и не успел тот еще отгородиться, как Андреа почуял недоброе. Так как он опасался, что тот был более опытным и ловким мастером в обращении с красками для фресок, он начал, как бы с ним наперегонки, заготовлять картоны для обеих историй, собираясь перевести их на стену между дверью бокового фасада Сан Бастиано и дверью, ведущей из дворика в самую Нунциату. Закончив картоны, он приступил к фрескам.
На первой из них он написал Рождество Богородицы, создав композицию из отлично соразмеренных фигур, свободно размещенных в комнате, где женщины, посетившие роженицу в качестве ее подруг и родственниц, окружили ее, одетые в наряды, принятые в то время. Другие же, менее благородные женщины, хлопоча вокруг очага, омывают новорожденную девочку, в то время как еще другие заняты пеленками и тому подобными приготовлениями. В числе прочих фигур есть там и мальчик, греющийся у огня, совсем как живой, а также старик, отдыхающий на широком ложе и изображенный с большим правдоподобием. Таковы и женщины, подносящие пищу возлежащей матери с их верно подмеченными и в высшей степени естественными движениями. И все эти фигуры, в том числе и путты, которые, паря в воздухе, разбрасывают цветы, тщательнейшим образом продуманы в отношении их облика, одежды и всего прочего, а по цвету они написаны настолько мягко, что тело у них будто живое, да и все остальное кажется не написанным, а настоящим.
На другой фреске Андреа изобразил трех волхвов, которые, направляемые путеводной звездой, пришли с Востока, чтобы поклониться младенцу Христу. А изобразил он их уже сошедшими с коней и словно уже приблизившимися к месту назначения, и это подтверждается тем, что между ними и Рождеством Христовым, которое мы тут же видим написанным рукою Алессо Бальдовинетти, остается расстояние, занимаемое всего лишь проемами двух дверей. В этой истории Андреа изобразил трех волхвов в сопровождении целой свиты, вместе с поклажей, снаряжением и всякими людьми, в числе которых он в одном углу поместил портреты трех мужчин, одетых по-флорентийски. Один из них – Якопо Сансовино – весь на виду и смотрящий на зрителя, другой, опершись на него, указывает на что-то рукой, изображенной в ракурсе, – это сам Андреа, автор произведения, а за спиной Якопо наполовину видна голова третьего из них – музыканта Айолле. Кроме всего прочего, на фреске показана также детвора, вскарабкавшаяся на заборы, чтобы разглядеть все великолепие, а также диковинных зверей, которых привезли с собой волхвы. По качеству эта история нисколько не уступает предыдущей, мало того – он и в той, и в другой превзошел не только Франчу, также закончившего свою историю, но и самого себя.
Одновременно с этими фресками он написал для аббатства Сан Годенцо, вотчины тех же монахов, на дереве алтарный образ, который был признан отличной работой, а для монахов Сан Галло – также на дереве – Благовещение, в котором мы видим весьма приятную для взора цельность колорита, а также нежную светотень и совершенную красоту выразительных головок ангелов, сопровождающих Гавриила. Пределлу под этим образом написал Якопо да Понтормо, бывший в то время еще учеником Андреа и показавший уже смолоду образец тех прекрасных произведений, которые он впоследствии собственноручно написал во Флоренции, но еще до того, как он сделался, если можно так выразиться, другим человеком, о чем будет сказано в его жизнеописании.
После этого Андреа написал для Дзаноби Джиролами картину с небольшими фигурами, на которой была изображена история Иосифа, сына Иакова, и которая была им отделана тщательнейшим образом, за что она и признавалась великолепнейшей живописью. А еще немногим спустя он для членов сообщества Санта Мариа делла Неве, что позади женского монастыря Сант Амброджо, принялся за написание на дереве небольшого образа с тремя фигурами Мадонны, св. Иоанна Крестителя и св. Амвросия, – который после окончания был со временем установлен на алтаре названного сообщества.
Между тем Андреа за это время благодаря своему дарованию близко познакомился с Джованни Гадди, впоследствии камеральным клириком, для которого, как для неизменного ценителя искусств рисунка, в то время постоянно работал Якопо Сансовино. Манера Андреа ему понравилась, и он заказал ему для себя картину с прекраснейшей Богоматерью, а так как Андреа изготовил для ее написания и модели, и всякие другие хитроумные приспособления, ее считали лучшим из всех произведений, когда-либо им написанных. После этого он написал еще одну Богоматерь для торговца галантереей Джованни ди Паоло, приводившую в восхищение всякого, кто ее видел, ибо и в самом деле была она в высшей степени прекрасной, а для Андреа Сантини – еще одну картину с Мадонной, Христом, св. Иоанном и св. Иосифом, исполненными с таким мастерством, что ее во Флоренции всегда считали живописью, достойной величайших похвал.