Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

Вазари Джорджо

Соревнуясь с Валерио вичентинцем, Джованни сделал портрет мадамы Маргариты Австрийской, дочери императора Карла Пятого, которая вышла замуж за герцога Алессандро деи Медичи, а в то время была придворной дамой герцога Оттавио Фарнезе. За работы, выполненные им для кардинала Фарнезе, он был включен в свиту этого синьора, что приносило ему порядочные деньги, а кроме того, названный синьор полюбил его так, что осыпал его бесчисленными другими милостями, и всякий раз, когда кардинал бывал в Фаэнце, где Джованни построил себе весьма удобный дом, он останавливался у него.

Итак, остановив свой выбор на Фаэнце, дабы обрести успокоение после того, как он много потрудился на этом свете, Джованни остался там навсегда. Когда же у него умерла первая жена, от которой у него не было детей, он взял себе другую, родившую ему двух мальчиков и девочку, и, владея имуществом и другими доходами, приносившими ему больше четырех сотен скудо, он прожил

с ними в довольстве до шестидесяти лет, дожив же до этого возраста, он отдал душу Богу в Троицын день 1555 года.

Маттео даль Нассаро, родившийся в Вероне от сапожника Якопо даль Нассаро, занимался смолоду не только рисунком, но и музыкой, в которой сделал выдающиеся успехи, так как его учителями были веронцы Марко Карра и Тромбончино, состоявшие в то время при мантуанском маркизе. В разных работах большую пользу принесли ему два веронца из знатных семейств, с которыми он постоянно общался. Один из них был Никколо Аванци, обрабатывавший в Риме частным образом камеи, корналины и другие камни, которые доставлялись разным государям. Из тех, которые я видел, запомнилось его многофигурное Рождество Христово на ляпис-лазури шириной в три дюйма, проданное герцогине Урбинской как вещь единственная в своем роде. Вторым был Галеаццо Монделла, который не только резал по драгоценным камням, но и отлично рисовал.

И вот, когда от них обоих Маттео уже научился всему тому, что они знали, и когда ему попал в руки отличный кусок зеленой яшмы с красными крапинками, какие бывают на хорошей яшме, он вырезал на ней Снятие со креста с такой тщательностью, что даже приноровил язвы к тем частям яшмы, где были кровавые пятнышки, и это придало работе исключительную ценность и доставило ему большую известность. Яшму эту Маттео продал маркизе Изабелле д'Эсте.

После этого, отправившись во Францию и захватив с собой много своих работ, которые должны были ему пригодиться при дворе короля Франциска I, он был представлен этому государю, который всегда считался с талантами любого рода. Названный король, приобретя многие из его резных камней, приняв его к себе на службу и назначив ему хорошее содержание, полюбил его не только за его искусство резать камни, но и за то, что он отлично играл на лютне и был превосходным музыкантом. И поистине, ни при каких обстоятельствах в душах людей не разгорается с такой силой стремление к достижениям, как при виде того, что достижения эти и ценятся и вознаграждаются синьорами и государями, подобно тому, как всегда поступал сиятельнейший дом Медичи и прежде и ныне больше, чем когда-либо, и как поступал названный поистине великодушный король Франциск.

И вот Маттео, состоя на службе у этого короля, сделал много редкостных вещей не только для его величества, но и почти для всех благороднейших синьоров и баронов этого двора. Не было почти что никого из них, кто не обладал бы его произведениями: тогда очень было принято носить камеи и тому подобные драгоценности на шее или на шляпах. Для названного короля он сделал алтарный образ капеллы его величества, который брали с собой в путешествия и который был весь полон золотых фигур, частью круглых, частью же полурельефных с многочисленными разными драгоценными камнями, рассыпанными по частям тела названных фигур. Равным образом резал он много и по хрусталю; образцы этих работ из серы и гипса можно видеть в разных местах, но в особенности в Вероне, где имеются все планеты, прекраснейшие работы, а также Венера с повернувшимся к ней спиной Купидоном, красивее какого не бывает. На великолепнейшем халцедоне, найденном в реке, Маттео божественно вырезал почти круглую голову Деяниры с львиной шкурой на голове и цвета львиной шерсти, а красную прожилку, которая была на этом камне, Маттео поместил у края львиной головы так ловко, что она казалась изнанкой шкуры, только что содранной. К другому пятну на камне он приноровил волосы, а к белым его частям – лицо и грудь, и все это с чудесным мастерством. Эту голову вместе с другими вещами приобрел названный король Франциск, а оттиск ее принадлежит ученику Маттео ювелиру Дзоппо.

Был Маттео человеком весьма щедрым и широкой души, настолько, что охотнее подарил бы свои работы, чем согласился продать их по слишком низкой цене: так, он сделал однажды одному барону ценную камею, и когда тот собирался уплатить за нее какую-то жалкую сумму, Маттео начал убедительно просить благосклонно принять от него эту камею, а тот, отказываясь от подарка, продолжал предлагать ничтожную сумму. Маттео же разгневался и в его присутствии разрубил камею молотком. Для того же короля он выполнил много картонов с рисунками для ковров, и с этими картонами он по повелению короля должен был ехать во Фландрию и оставаться там, пока ковры ткались из шелка и золота; когда же они были закончены и привезены во Францию, их там признали отменно красивыми. В конце концов Маттео поступил так, как делают почти все, то есть возвратился

на родину и привез с собой из тех краев много редкостных вещей, в частности несколько полотен с пейзажами, которые были написаны во Фландрии маслом и гуашью лучшими мастерами и которыми теперь еще в Вероне очень дорожат в память о нем синьоры Луиджи и Джироламо Стоппи. Когда Маттео вернулся в Верону, он устроил себе жилье в гроте, вырытом под скалой, на которой расположен сад братьев во Иисусе; помимо того что в этом месте очень тепло зимой и очень прохладно летом, оттуда открывается великолепнейший вид. Однако Маттео не удалось насладиться так, как ему этого хотелось бы, жильем, которое он создал себе по своему вкусу, так как король Франциск, освобожденный из плена, тотчас же нарядил посланного, наказав ему привезти Маттео обратно во Францию и уплатить ему содержание даже и за то время, которое он провел в Вероне, и, когда тот приехал, он сделал его начальником чеканщиков на Монетном дворе. Поэтому Маттео, женившись во Франции, в этой стране и обосновался, как это угодно было королю, его господину, и тамошняя жена родила ему несколько человек детей, настолько, однако, на него не похожих, что большой радости он от этого не получил.

Маттео был так любезен и приветлив, что всякого, кто попадал во Францию не только из Вероны, с его родины, но и вообще всякого ломбардца, принимал с необыкновенным радушием. Его ближайшим другом в тех краях был веронец Паоло Эмилио, написавший на латинском языке историю Франции. У Маттео было много учеников, и среди них его земляк веронец, брат живописца Доменико Вруша Сорци, два его племянника, переселившиеся во Фландрию, и много других итальянцев и французов, называть которых нет надобности. В конце концов он умер вскоре после кончины короля французского Франциска.

Перейдем теперь к превосходным талантам Валерио вичентинца, о котором и пойдет речь. Он выполнил столько разных работ крупных и мелких, углубленных и рельефных, и с такой легкостью и чистотой, что трудно этому поверить. И если бы природа создала Валерио столь же отменным мастером в рисунке, сколь исключительно превосходным он был в резьбе и старательным и терпеливейшим в работе, почему и пробудил такую сноровку, он намного обогнал бы древних, с которыми он и так сравнялся, но при всем своем умении он пользовался всегда для своих работ либо рисунками других мастеров, либо резьбой древних. Для папы Климента VII Валерио изготовил шкатулку из хрусталя, проявив дивное мастерство, и получил от названного первосвященника за свою работу две тысячи скудо золотом. Валерио вырезал там на хрустале по рисункам других мастеров все страсти Иисуса Христа. Шкатулка эта была затем поднесена папой Климентом королю Франциску в Ницце, когда тот выдавал свою племянницу замуж за герцога Орлеанского, ставшего потом королем Генрихом.

Для того же папы Валерио сделал несколько прекраснейших образов для «поцелуя Мира» и божественное хрустальное распятие, а также штамп для чеканки медалей с портретом папы Климента и прекраснейшими оборотами. Вот почему в его время это искусство незадолго до взятия Рима обогатилось столькими мастерами, что из Милана и других краев их приехало такое количество, что только диву можно было даваться. Валерио сделал медали всех двенадцати императоров с оборотами по древним образцам, но красивее, а также большое число греческих медалей. А из хрусталя он вырезал столько вещей, что ими полны все ювелирные лавки, да и всюду можно видеть его произведения, отлитые в формах, которые изготовляются из гипса, серы и других сплавов, на которых он делал углубленные изображения историй, фигур и голов. Он обладал такой потрясающей сноровкой, что в его ремесле не было еще никого, кто создал бы большее количество произведений, чем он.

Для папы Климента он сделал также много хрустальных сосудов, часть которых он подарил разным государям, часть же их была помещена во Флоренции, в церкви Сан Лоренцо, вместе со многими сосудами, находившимися ранее в доме Медичи и принадлежавшими Великолепному Лоренцо старшему и другим членам этого сиятельнейшего рода. Там они служат для хранения мощей многих святых, пожертвованных названным первосвященником на память о себе названной церкви, и трудно представить большее разнообразие форм, чем в этих сосудах, которые частично были сделаны из сердоликов, агатов, аметистов и ляпис-лазури, частично же из литой массы, из гелиотропов и яшмы, из хрусталя и корналинов так, что по красоте и ценности лучшего и не пожелаешь.

Для папы Павла III он изготовил из хрусталя крест и два подсвечника, вырезав на них историю страстей Иисуса Христа в разных рамках, с бесконечным количеством крупных и мелких камней, перечислять которые было бы слишком долго. Много вещей Валерио находятся и у кардинала Фарнезе, не упускавшего также и вещей, изготовленных упоминавшимся выше Джованни. А к семидесяти восьми годам его глаза и руки все еще создавали поразительные чудеса, и он обучил искусству одну из своих дочерей, работавшую как нельзя лучше.