Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

де Кок Анри

– И даже, если бы он был дурен… у тебя была красивые мужчины, много было у тебя, Месалина, красивых любовников!.. Скажи откровенно были ли то самые милые!

– Без сомнения, нет, но…

– Человек, который будет любить тебя серьезно, будь он хоть и не Антиной, человек образованный, воспитанный, изящный, – не стоит ли красивого щеголя, который берет тебя из прихоти? И притом, подумай, теперь ты сделаешь все, что желала, а меньше, чем через год я ничего не буду значить в государстве, быть может, буду ничто на земле.

– Как!..

– О! я не ошибаюсь!

я жёг свечку с обоих концов; в один прекрасный вечер я отдам душу между поцелуем и глотком вина. – Я желал подобной смерти. Также и Дюбуа. Предполагаешь ли ты, что он пойдет далеко в том состоянии, в которое поставили его твои девицы? Потому что, не в упрек тебе, но Дюбуа часто жаловался на них. Ну, а когда я и Дюбуа пойдём ad patres – кто тебе будет покровительствовать? Быть может, Людовик XV добродетельный монарх, а куртизанки не блистают при добродетельных монархах. Твою лавочку закроют: ты будешь заниматься втайне своим ремеслом и будешь прозябать… Напротив, замужем, любимая, уважаемая, ты всегда будешь жить в безопасности от ударов судьбы. И кто знает, быть может, ты поздравишь себя за то, что отказалась теперь от порока.

Филон слушала регента с величайшим изумлением. Тот ли это принц, которого считали самым безнравственным человеком эпохи?

Он прочел ее мысль на ее лице и начал снова:

– Да, странно слышать Филиппа Орлеанского проповедующего благоразумие! Это происходит, видишь ли, Маделена, потому, что во мне два человека: один, который мог бы быть и другой – который есть. Это не я, а другой иногда просыпается. Теперь отвечай, пока этот другой не заснул.

Новая улыбка пробежала по губам Филон.

– Чему ты смеешься? – спросил Филипп.

– Тому, – ответила куртизанка, – что д’Аржансон предсказал мне, что я буду графиней.

– Ба!..

– Потом, – это очень комично, – тому, что я едва было не вышла замуж за одного овернца. Четыре года назад матушка хотела выдать меня за одного водовоза…

– Наконец ты согласна?

– Боже мой, монсеньор! я согласна, – так как вам угодно и вы уверяете, что я не буду раскаиваться, – я согласна сделаться графиней де Руайя.

А в сторону будущая графиня прибавила.

– Наконец, если я очень соскучусь в замужестве, тогда мы посмотрим!..

Все произошло, как и было сказано: на другой день Филон продала свое заведение, из которого бежала, не позаботясь даже о своих нимфах. Вскоре в Париже распространился слух, что она умерла в Германии

Между тем она жила в Куломмьере, в Бри, у г-на и г-жи Бертело, старинного фискального прокурора и его жены, – у своего дяди и тетки, где под именем г-жи Жуссом, вдовы Франсиса Жуссома, частного секретаря его высочества герцога Орлеанского, она получила первый визит молодого графа Поля де Руайя.

Первое свидание было довольно холодно. Маделена нашла графа более дурным, чем ожидала. Притом же по природе он был скромен; вследствие сильного впечатления, произведенного на него блистательной красотой вдовы, эта скромность превратилась в неловкость. Но во второй пошло лучше; Поль де Руайя осмелился

заговорить – он казался более возможным для Маделены; в третий, он если и не нравился ей, то и не был противен…

Продолжая свое: мы тогда посмотрит, через пятнадцать дней Маделена Бертело, вдова Жуссом во второй раз вышла замуж в церкви Сень-Дени де-дю-Монсель, за графа Поля де Руайя; немедленно простившись с дядей и теткой, она отправилась в свой замок в Оверн со своим молодым супругом.

Одно только опасение портило удовольствие Маделены, путешествовавшей с Полем, – как примет ее свекровь? Какую мину сделает г-жа де Руайя этой женщине из простого класса, почти по приказанию ставшей ее невесткой? Без сомнения, она дала свое позволение на этот брак, который упрочил и ее и сыновнее благосостояние; но, быть может, графиня, послушная больше гордости чем признательности, презрительно обойдется с нею…

Но эта боязнь Маделены не оправдалась. Графиня оказалась самым простым и приятным существом; она приняла невестку с отверстыми объятиями и от сердца сказала ей:

– Мой сын, дитя мое, обязан вам и счастьем и богатством. Отныне вы будете здесь госпожой и хозяйкой, Я без сожаления отказываюсь от власти, передавая ее в ваши руки, с уверенностью что вы благородно употребите ее…

И вот, эта вчерашняя куртизанка, очищенная и, так сказать, освященная честным и деликатным соприкосновением, всею грудью впивала в себя чистую атмосферу. То что было до сих пор для нее только забавной мечтой, на продолжительность которой она не надеялась, стало для нее важным и интересным занятием. Она расцвела в этой спокойной жизни, она только улыбалась, глядя на эти старые стены, первый вид которых заставил ее затрепетать.

Бог, как будто тронутой этой душевной метаморфозой, захотел вознаградить её, её грудь, которая оставалась бесплодной, оплодотворилась от целомудренных ласк. Маделена родила дочь. О! какое незнакомое и восхитительное ощущение произвели в её душе первые крики ребенка!.. Лицо ее омочилась слезами.

– Ты плачешь! Ты страдаешь? – с беспокойством склонясь над ней, спрашивал ее муж.

– Нет! – отвечала она. – Я счастлива. Я люблю тебя мой друг; люблю больше, чем когда-либо!.. – И она заключила поцелуем дочери в котором заключалась благодарность Господу: «Я была только машиной сладострастия… Тебе я обязана тем, что стала женщиной, женой, матерью…»

* * *

Это случилось в 1724 году около полудня, четыре года спустя после ее свадьбы. Маделена в обществе своей свекрови отправилась подать помощь одной больной старухе, хижина которой находилась невдалеке от знаменитого грота до Руайя.

Оставив хижину, обе графини проходили мимо грота, как вдруг неизвестный мужчина, готовясь выйти из него в сопровождении проводника вскрикнул от ужаса при виде младшей из женщин, в тоже время машинально отскакивая в мрак подземелья. Маделена и ее свекровь видели только крестьянина, на почтительный поклон которого они ответили благосклонным поклоном, и продолжали свою дорогу.