Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
Когда Империи сказали о смерти кардинала-принца, она начала рыдать, что удивило присутствовавших. Зато как только она осталась одна, то рассматривая в зеркало свое лицо, покрасневшее от слез, она проговорила:
– Ах, это обстоятельство было необходимо для того, чтобы слезы оставшиеся в моем сердце, вышли наружу. – И прибавила, потирая свои руки: – Право, плакать очень хорошо. Слезы так успокаивают.
Империя торжественно держала свое обещание, данное Филиппу де Мала: она никого не любила в течение пятнадцати лет, что очень честно для
Мы уже сказали, что тотчас после смерти Филиппа они оставила Констанц, но не сказали, куда она отправилась. Она отправилась во Францию, не сопровождаемая, как бы это было возможно для великолепной куртизанки, огромной свитой, но самым скромным образом, взяв с собой двух конюхов, двух лакеев и одну горничную – Изабеллу; которую она особенно любила.
Около половины октября, через три по отъезде из Германии она приехала в Тур, первый французский город, который она хотела посетить, потому что в нем родился бедный Филипп.
В это время в Туре была труппа монахов-актеров, игравших бывшие тогда в ходу мистерии.
Империя, которая до двадцати пяти лет жила то в Германии, то в Италии, знала только по слухам о подобных представлениях. Ей представился случай посмотреть на одно из них и она не хотела отказаться от предстоявшего удовольствия.
Она дала приказание одному из своих лакеев купить два хороших места в театре. Случайно два места, оставленные для сестер мэра, во втором ряду трибуны, оказались свободны, – эти дамы внезапно заболели, за два серебряных экю Империя могла занять эти места с Изабелой. Чтоб не привлекать внимания, Империя надела самое простое платье, так что издали она казалась мещанкой. Даже герцог Туренн, который знал ее ,сидя напротив нее в трибуне со своими приятелями бароном Мишо де Шаньи и графом де Орьен не узнали ее.
Когда зала наполнилась и наступило молчание, занавес раздвинули. Вышел актер, поклонился и проговорил пролог, предназначенный для того, чтобы привлечь внимание публики. Пьеса началась.
С первой сцены изысканный вкус Империи был шокирован тривиальностями и бесстыдством, которыми злоупотребляли действующие лица, и она пожалела о том, что явилась на подобное представление. Между тем то, что ее возмущало, несказанно нравилось остальным зрителям; при каждом грубом намеке, выходившем из уст актера, следовал взрыв хохота.
Одно слово одного из зрителей, пособило Империи освободиться от неприятных мыслей. Этот господин говорил о Филиппе, Филипп! при этом возлюбленном имени Империя, внезапно вернувшись в прошлое, увидела образ молодого любовника, царивший над всеми восхитительными картинами.
Первая часть мистерии длилась около двух часов. Империя не чувствовала ни места, ни времени; она была со своим Филиппом. Ухо ее ничего больше не слышало, глаза ничего не видели… Она была вся преисполнена своею любовью. Однако, вдруг, в то самое время, как какой то трепет пробежал по ее жилам, она в высшей степени изумилась…. В нескольких шагах стоял он… он… Филипп.
– Я грежу!.. –
Она испустила крик ужаса и упала в обморок.
В то время, как и теперь, публика не любила, чтобы нарушали ее удовольствие. Крик упавшей без чувств на плечо Изабеллы Империи произвел некоторый беспорядок; он помешал слышать актеров; со всех концах зала раздались сердитые восклицания, к которым, без всякого сожаления к молодой, женщине, присоединились угрозы соседей:
– Когда больна, так не ходила бы в спектакль!.. Оставалась бы дома. Кто она? – А кто ее знает! – Пусть уходит! – уведите ее!
В эту минуту молодой человек, при виде которого на этот раз и Изабелла испустила крик ужаса, бросился на трибуну, схватил Империю сильными руками и вскричал: – «Пропустите меня!..»
Быстрым шагом он направился к главному выходу, где одним скачком перемахнул все десять ступеней.
Когда Империя пришла в себя, она лежала на постели в скромно, но чисто меблированной комнате. Перед нею еще держа в руках склянку со спиртом, стоял молодой человек, который вынес ее из театра; При виде него Империя снова вздрогнула.
– Где я? кто вы? – прошептала она.
– Не бойтесь ничего, – отвечал он голосом, совершенно похожим, на голос Филиппа. – Вы у моей матери. Она, к несчастью в отсутствии, иначе она поспешила бы позаботиться о вас.
– Но ваше имя! ваше имя?..
– Меня зовут Альберт де Мала,
– Альберт де Мала!.. – вскричала куртизанка. – Альберт де Мала! Так вы без сомнения брат Филиппа де Мала секретаря у архиепископа Бордосского?..
– Двоюродный. Вы знаете Филиппа? Я полагаю, что он теперь в Констанце. Вероятно вы там и встречали его?
– Да… да… – бормотала Империя, – там… Вы удивительно похожи на него.
– Действительно. Когда мы были детьми, нас считали за близнецов. Но не нескромно ли будет спросить, кто вы? Вы вероятно не из этой страны?
– Почему?
– Потому что вы прелестнее всех турских дам, вместе взятых.
– Вы находите? Нет, я не отсюда. Я Итальянка, Что касается моего имени, к чему вам его знать. Через час я покидаю этот город.
– Так скоро! тем хуже! Если вы не знаете окрестностей этого города, я был бы счастлив служить вам проводником. Останьтесь на несколько дней, только на несколько дней, умоляю вас! Куда вам спешить?..
Альберт де Мала держал руку Империи, и, сжимая ее повторял: «Останьтесь, умоляю вас!..»
Она была тронута… В нем все напоминало Филиппа, Из любви к Филиппу она слушала Альберта и сладострастно впивала его дыхание… Но одно слово испортило все.
– А мой кузен был здоров, когда вы его видели, в Констанце? – спросил он.
Империя оттолкнула Альберта, и вставая, проговорила:
– Благодарю вас, за вашу заботливость. Благодарю и прощайте. Повторяю вам я должна покинуть этот город. В воспоминание обо мне благоволите взять этот перстень.