Жозеф Бальзамо. Том 2
Шрифт:
— Он не шелохнется.
— А кто мне поручится в этом?
— Я, а потом он сам. Да вы спросите у него.
— Можно ли вас развязать, друг мой?
— Можно.
— И вы обещаете не шевелиться?
— Обещаю, если вы мне это прикажете.
— Приказываю.
— Ей-богу, сударь, — проговорил главный хирург, — вы говорите с такой уверенностью, что меня так и подмывает попробовать.
— Не бойтесь, попробуйте.
— Отвяжите его, — распорядился хирург.
Помощники выполнили приказ. Бальзамо
— Начиная с этой минуты не двигайтесь, пока я вам не позволю.
После этих слов молодого человека охватило такое оцепенение, что с ним не сравнилась бы и каменная статуя на надгробье.
— Теперь можете приступать, — сказал Бальзамо, — больной вполне готов.
Хирург взял скальпель, но в последнюю секунду заколебался.
— Режьте, сударь, говорю вам, режьте, — с вдохновенным видом пророка промолвил Бальзамо.
Хирург, оказавшийся в его власти, также как Марат, больной и все остальные, приблизил сталь к плоти.
Плоть заскрипела, но больной даже не охнул, не шевельнулся.
— Из каких вы краев, друг мой? — полюбопытствовал Бальзамо.
— Из Бретани, сударь, — ответил пациент и улыбнулся.
— Вы любите свою родину?
— Ах, сударь, там у нас так хорошо!
Тем временем хирург начал делать кольцеобразный надрез, посредством которого при ампутации обнажают кость.
— Вы давно уехали из родных мест? — продолжал расспрашивать Бальзамо.
— Когда мне было десять лет, сударь.
Хирург закончил надрез и приблизил к кости пилу.
— Друг мой, — попросил Бальзамо, — напойте ту песенку, что поют батские солевары, возвращаясь вечером с работы. Я помню лишь первую строчку:
В солеварне белой соли…Пила вгрызлась в кость.
Однако больной улыбнулся и, повинуясь просьбе Бальзамо, запел — мелодично, медленно, восторженно, словно влюбленный или поэт:
В солеварне белой соли, Облакам над головой, Ветерку на вольной воле, И гречихе полевой, И моей хозяйке милой, И детишкам у дверей, И фиалкам над могилой Доброй матушки моей — Поклонюсь я низко, низко, Я домой вернулся вновь. Кончен труд, веселье близко, Ты со мной, моя любовь!Когда нога упала на постель, больной все еще пел.
106. ДУША И ТЕЛО
Все
Некоторым казалось, что и тот и другой не в своем уме.
Марат шепотом сообщил это мнение на ухо Бальзамо.
— Бедняга со страху спятил, потому и не чувствует боли.
— Не думаю, — возразил Бальзамо. — Он в здравом уме, и, более того, я уверен, что в ответ на мой вопрос он назовет нам день своей смерти, если ему суждено умереть, или срок своего окончательного исцеления, если ему суждено выжить.
Марат уже готов был согласиться с общим мнением, то есть поверить, что Бальзамо такой же безумец, как и пациент.
Хирург тем временем поспешно сшивал артерии, из которых хлестала кровь.
Бальзамо вынул из кармана флакон, капнул из него несколько капель жидкости на тампон корпии и попросил главного хирурга наложить корпию на артерию.
Тот не без некоторого любопытства исполнил просьбу.
Это был один из самых знаменитых врачей своего времени, человек, воистину влюбленный в свою науку, не обходивший стороной ни одной из ее тайн и считавший, что в сомнительном случае можно пуститься на риск.
Хирург наложил на артерию тампон, артерия дрогнула, кровь запузырилась и стала сочиться по каплям.
Теперь хирургу было гораздо проще накладывать швы.
Бальзамо воистину одержал победу: все наперебой расспрашивали, где он учился и к какой школе принадлежит.
— Я из Германии, приверженец геттингенской школы, — отвечал Бальзамо. — То, что вы сейчас видели, — мое открытие. Тем не менее, господа и дорогие коллеги, я хотел бы, чтобы это открытие пока оставалось в тайне, так как весьма боюсь костра и опасаюсь, как бы парижский парламент не решился устроить еще один процесс ради удовольствия приговорить чародея к сожжению.
Главный хирург задумался.
Марат тоже пребывал в задумчивости, что-то прикидывая.
И все же он первый прервал молчание.
— Кажется, вы только что утверждали, — обратился он к Бальзамо, — что, если спросите этого человека о последствиях операции, он даст вам точный ответ, хотя последствия эти еще сокрыты в грядущем?
— Я и сейчас на этом стою, — отвечал Бальзамо.
— Давайте попробуем!
— Как зовут этого беднягу?
— Его фамилия Авар, — сказал Марат.
Бальзамо повернулся к пациенту, который еще напевал жалобную мелодию песенки.
— Ну, друг мой, — спросил он, — что, по вашему мнению, будет дальше с несчастным Аваром?
— Что с ним будет? — переспросил пациент. — Погодите. Мне нужно вернуться из Бретани в Отель-Дьё, он сейчас там.
— Что ж, возвращайтесь, взгляните на него и скажите мне о нем всю правду.
— Ох, он болен, очень болен: ему отрезали ногу.
— В самом деле? — спросил Бальзамо.