Жозеф Бальзамо. Том 2
Шрифт:
Бальзамо поднес к ней запечатанное письмо и велел:
— Прочтите-ка, что там написано, г-ну Марату.
— Она не умеет читать, — сообщил Марат.
— Но вы-то умеете?
— Разумеется.
— Вот и читайте его про себя, а она тоже будет читать, по мере того как слова будут отпечатываться у вас в мозгу.
Марат распечатал письмо и принялся его читать, Гриветта встала на ноги и, вся дрожа как в ознобе, покорная всемогущей воле Бальзамо, произносила, по мере того, как Марат пробегал глазами строки:
«Мой
Апеллес только что написал свой первый портрет и продал его за пятьдесят франков. Сегодня эти пятьдесят франков будут проедены в трактире на улице Сен-Жак. Ты участвуешь?
Само собой, при этом часть их будет пропита.
Твой друг Л. Давид [64] ».
Гриветта слово в слово повторила то, что было в письме. Листок выпал из рук Марата.
— Как видите, — произнес Бальзамо, — у тетушки Гриветты тоже есть душа, и душа эта бодрствует, когда она спит.
64
Давид, Жак Луи (1748–1825) — французский художник-классицист, деятель Великой французской революции, автор картины «Смерть Марата».
— И весьма странная душа, — заметил Марат: — Она умеет читать, меж тем как тело нет.
— Потому что душа все знает, потому что душа способна воспроизводить все, что угодно, посредством мысли. Попробуйте заставить Гриветту прочесть это письмо, когда она проснется, то есть когда тело замкнет душу в своей тьме, и вы увидите, что будет.
Марат молчал; его материалистические убеждения восставали против всего услышанного, но он не находил, что возразить.
— Ну а теперь, — продолжал Бальзамо, — мы перейдем к тому, что интересует вас больше всего, то есть к судьбе ваших часов.
Он повернулся к привратнице и задал вопрос:
— Тетушка Гриветта, кто взял часы господина Марата?
Сомнамбула яростно затрясла головой.
— Я не знаю.
— Прекрасно знаете и скажете, — настаивал Бальзамо и еще властней, чем прежде, повторил: — Кто взял часы господина Марата? Отвечайте!
— Тетушка Гриветта не крала часов у господина Марата. С чего это господин Марат думает, будто часы у него украла тетушка Гриветта?
— Если это не она, тогда скажите кто?
— Не знаю.
— Вот видите, — вмешался Марат, — совесть — это такое убежище, в которое невозможно проникнуть.
— Это последнее проявление вашего недоверия, потому что сейчас вы убедитесь, — ответил ему Бальзамо и, обратясь к Гриветте, приказал: — Скажите кто? Я так желаю.
— Да полно вам, — бросил Марат, — не требуйте невозможного.
— Вы слышали, я сказал: я так желаю! — повторил Бальзамо.
И тогда под воздействием неодолимой воли несчастная женщина, словно безумная, стиснула и стала заламывать руки; по телу у нее пробежала судорога, как при начале эпилептического припадка; рот уродливо исказился в гримасе, выражающей страх и малодушие; она качнулась назад, вся напряглась,
— Нет! Нет! — кричала она. — Лучше умереть!
— Если нужно будет, ты умрешь, — гневно сверкая глазами, воскликнул Бальзамо, — но прежде скажешь! Твое молчание и запирательство — вполне достаточные улики, но человеку недоверчивому нужно бесспорное доказательство. Я желаю, чтобы ты сказала, кто взял часы!
Нервическое напряжение дошло до высшей точки, сомнамбула всеми силами, всеми возможностями противилась воле Бальзамо; она что-то нечленораздельно выкрикивала, на губах у нее выступила розовая пена.
— Сейчас у нее начнется эпилептический припадок, — заметил Марат.
— Не беспокойтесь. Это бес лжи сидит в ней и не желает выходить.
С этими словами Бальзамо повернулся к женщине, простер вперед руку и, послав ей в лицо мощный флюид, произнес:
— Отвечайте, кто взял часы?
— Тетушка Гриветта, — невнятно прошептала сомнамбула.
— Когда?
— Вчера вечером.
— Где они лежали?
— Под подсвечником.
— Куда она их дела?
— Отнесла на улицу Сен-Жак.
— В какой дом?
— В двадцать девятый номер.
— На какой этаж?
— На шестой.
— И кому отдала?
— Подмастерью сапожника.
— Как его зовут?
— Симон.
— Кто он ей?
Сомнамбула молчала.
— Кто он ей? — повторил Бальзамо.
Молчание.
Бальзамо опять протянул к ней руку, посылая флюид, и несчастная, подавленная этим чудовищным напором, с трудом пролепетала:
— Любовник.
Марат удивленно ахнул.
— Тише, дайте выговориться ее совести, — велел Бальзамо и вновь обратился к дрожащей, обливающейся потом женщине: — Кто посоветовал тетушке Гриветте украсть часы?
— Никто. Она случайно подняла подсвечник, увидала часы, и тут ее попутал бес.
— Она это сделала от нужды?
— Нет. Она ведь не продала часы.
— Значит она их подарила?
— Да.
— Симону?
Сомнамбула чуть слышно прошептала:
— Симону.
Тут она закрыла лицо руками и беззвучно заплакала.
Бальзамо взглянул на Марата: тот стоял с разинутым ртом, всклокоченными волосами и жадно следил за происходящим.
— Итак, сударь, — обратился к нему Бальзамо, — вы наконец увидели борьбу души и тела. Теперь вы видите, как совесть укрывается в крепости, которую она считала неприступной? Видите, что Бог ни о чем в мире не забыл и что все в мире взаимосвязанно? Итак, молодой человек, не отрицайте совести, не отрицайте души, не отрицайте того, что пока не познано. И главное, не отрицайте веры, этой высшей силы. А поскольку вы честолюбивы, учитесь, господин Марат, — меньше разглагольствуйте, больше думайте и не позволяйте себе легкомысленно судить тех, кто выше вас. Прощайте. Мои советы открывают вам обширное поле деятельности, возделывайте это поле, потому что на нем зарыты сокровища. Еще раз прощайте. Дай Бог вам победить беса неверия, сидящего в вас, как я победил беса лжи, сидевшего в этой женщине.