Жребий Салема
Шрифт:
– Однако я не циник, – отозвался Бен, – и он мне все равно симпатичен. Думаю, что подброшу его домой на своей машине.
– Похвальное желание. Я сам заглядываю сюда послушать музыку. Мне нравится, когда играют громко. Тем более что с годами слышу все хуже и хуже. Насколько я понимаю, вы интересуетесь Марстен-Хаусом. В новой книге вы пишете о нем?
– Откуда вы знаете? – вскинулся Бен.
– Как там поется в песне старины Марвина Гэя? – улыбнулся Мэтт. – Сорока на хвосте принесла. Замечательное образное выражение, тем более что на практике вообразить подобное довольно трудно. Так и рисуется картина с человеком, который уставился на
– Мне это известно, – машинально отозвался Бен.
Официантка принесла новый кувшин с пивом, и перед мысленным взором Бена вдруг возникла тревожная картина. Вот посреди водорослей беззаботно плавает рыбка, и ей кажется, что на ее пути нет никаких преград, но стоит отойти подальше, как сразу видно, что плавает она в аквариуме, где невозможно укрыться от посторонних глаз.
Мэтт расплатился с официанткой и сказал:
– Там случилась ужасная трагедия, о которой город помнит до сих пор. Конечно, истории о мерзостях и убийствах всегда передаются из поколения в поколение с каким-то навязчивым смакованием и врезаются в память, а вот запомнить, чем знаменит Джордж Вашингтон Карвер [7] или, скажем, Джонас Солк [8] , дается ученикам с неимоверным трудом. Но мне кажется, дело не только в этом. Все может быть связано с самим расположением дома.
7
Джордж Вашингтон Карвер (1865–1943) – американский ботаник, миколог, химик, педагог, учитель и проповедник.
8
Джонас Солк (1914–1995) – американский исследователь и вирусолог; известен как разработчик первой вакцины против полиомиелита.
– Да, – согласился Бен, невольно увлекаясь. Учитель высказал мысль, которая не давала ему покоя с самого приезда в город, а может, даже и раньше. – Дом стоит на холме, нависая над городом будто… некое божество тьмы.
Бен хмыкнул, стараясь обратить свои слова в шутку. Ему показалось, что таким нечаянным признанием он пускает к себе в душу совершенно незнакомого человека. И острый взгляд Мэтта Берка только подтвердил его опасения.
– Вот это и есть талант, – произнес Берк.
– Прошу прощения?
– Вы выразились удивительно точно. Вот уже полвека Марстен-Хаус смотрит на нас сверху вниз, замечая все наши грехи, проступки и ложь. Как божество.
– Возможно, он замечает и хорошее, – возразил Бен.
– В провинциальных городках, подобных нашему, хорошее встречается редко. Чего нельзя сказать о безразличии, замешанном на невольном или – что гораздо хуже – намеренном зле. У Томаса Вулфа об этом написана куча
– А я думал, что вы не циник.
– Заметьте, что моей вины тут нет, – улыбнулся Мэтт и отпил глоток.
Музыканты в переливающихся пиджаках и ярких красных рубашках с шейными платками потянулись от бара к эстраде. Вокалист взял гитару и начал перебирать струны.
– Однако вы так и не ответили на мой вопрос. Ваша новая книга – о Марстен-Хаусе?
– Можно и так выразиться.
– Извините меня за назойливость.
– Все в порядке, – заверил Бен, вспомнив о Сьюзен и почувствовав неловкость. – Интересно, куда это запропастился Проныра? Его нет слишком долго.
– Могу я воспользоваться нашим непродолжительным знакомством и обратиться с одной серьезной просьбой? Если вы откажете, я пойму и ничуть не обижусь.
– Конечно! А о чем речь?
– В школе у нас есть литературный кружок, – начал объяснять Мэтт. – Его посещают толковые ребята, в основном – старшеклассники, и я хотел бы познакомить их с человеком, который зарабатывает на жизнь словами. С человеком, который – как бы получше выразиться? – наполняет слова жизнью.
– С удовольствием, – согласился Бен, неожиданно чувствуя себя польщенным. – А сколько у вас длится занятие?
– Пятьдесят минут.
– Что ж, такое время, надеюсь, они продержатся и не умрут со скуки.
– Вы и правда согласны? Мне кажется, что я сам исправно нагоняю на них скуку, а вот вам это точно не грозит. На будущей неделе вас устроит?
– Вполне. Назовите день и время.
– Как насчет вторника? Четвертый урок? С одиннадцати до без десяти двенадцать? Обструкции точно не будет, а вот что у ребят не заурчит в животе, обещать не возьмусь.
– Придется вставить в уши затычки.
– Отлично! – засмеялся Мэтт. – Тогда до встречи в моем кабинете, если вас это устроит.
– Договорились. А вы…
– Мистер Берк? – прервала беседу официантка Джекки. – Проныра отключился в туалете. Может…
– Ну конечно! Бен, вы не…
– Разумеется!
Они поднялись и пересекли зал. Музыканты затянули новую песню – что-то о ребятах из Оклахомы, которые не утратили уважения к своему декану из колледжа.
В туалете стоял стойкий запах мочи и хлорки. Проныра привалился к стене между двумя писсуарами, и какой-то парень в военной форме опорожнял мочевой пузырь буквально в двух дюймах от его правого уха.
Рот Проныры был открыт, и Бена поразило, каким старым и опустившимся тот выглядел, будто истерзанный какой-то холодной и неведомой силой. Бен вдруг с необыкновенной ясностью ощутил неумолимое приближение собственного заката и задохнулся от подкатившего к горлу комка жалости не только к Проныре, но и к себе.
– Можете подхватить его с той стороны, когда этот джентльмен закончит свое занятие? – поинтересовался Мэтт.
– Конечно, – заверил Бен и взглянул на парня в форме, который неторопливо стряхивал последние капли. – Ты не мог бы поторопиться, приятель?
– А что? Он куда-то спешит? – ухмыльнулся парень, однако застегнул молнию и отошел от писсуара, давая им возможность подойти к Проныре.
Бен просунул руку ему под мышку и приподнял. Коснувшись облицованной плиткой стены, он почувствовал, как та вибрирует от громкой музыки. Обмякшее тело Проныры ни на что не реагировало и походило на куль с песком. Мэтт подхватил его с другой стороны, и они потащили его к выходу.
– А вон и Проныра вышагивает, – сказал кто-то в зале, и все засмеялись.