Жребий Салема
Шрифт:
– Мама говорит, что о тебе справлялся Паркинс Гиллеспи, – сообщила Сьюзен. – Как обычно, во всем виноват новенький?
– Да уж! Констебль – колоритная личность, – отозвался Бен.
– Мама тебя уже заочно осудила и признала виновным. – Несмотря на шутливый тон, в ее голосе звучала тревога.
– Она не очень-то меня жалует, так ведь?
– Не очень, – подтвердила Сьюзен. – Почему-то она сразу тебя невзлюбила. Мне очень жаль.
– Не страшно, – отозвался он. – Зато с отцом мы отлично поладили.
– С отцом? – улыбнулась Сьюзен. – Он разбирается в людях.
Она
– А о чем твоя новая книга?
– Пока трудно сказать. – Бен скинул туфли и провел босыми ступнями по влажной траве.
– Не хочешь говорить?
– Нет, дело совсем не в этом! – К своему удивлению, он вдруг поймал себя на мысли, что не лукавит. Для него написание книги было всегда подобно заботе о слабом ребенке, которого надо всячески оберегать и защищать от излишнего внимания. В свое время он отказывался рассказывать Миранде о «Дочери Конвея» и «Воздушном танце», хотя та и изнывала от любопытства. Но Сьюзен – другое дело. Миранда выпытывала, и ее вопросы больше смахивали на допрос. – Дай-ка мне сообразить, как получше это сформулировать, – пояснил он.
– А пока ты соображаешь, можешь меня поцеловать? – поинтересовалась она, откидываясь на спину.
Бен невольно задержал взгляд на короткой юбке, подстегивавшей воображение, и мягко заметил:
– Мне кажется, я тогда не смогу сосредоточиться.
– Давай проверим.
Бен наклонился и поцеловал ее, положив руку на талию. Сьюзен встретила его губы жадно и накрыла его руки своими ладонями. Он впервые почувствовал, как она подалась вперед и ищет его язык своим. От мягкого шуршания юбки у него застучала в висках кровь.
Он скользнул рукой вверх, и она выгнулась, упираясь полной и упругой грудью ему в ладонь. Он уже во второй раз за время знакомства с ней почувствовал себя бесшабашным шестнадцатилетним подростком, перед которым открыты все дороги и ничто не омрачает будущего.
– Бен?
– Да?
– Люби меня. Ты этого хочешь?
– Да, – ответил он. – Хочу.
– Прямо здесь, на траве, – попросила она.
– Да.
Она смотрела на него широко раскрытыми глазами – в темноте зрачки казались просто огромными.
– Сделай мне хорошо.
– Постараюсь.
– И не спеши. Вот так, медленно…
Их тени сплелись в темноте.
– О, Сьюзен! О Господи!..
Они брели по парку сначала бесцельно, а потом свернули к Брок-стрит.
– Ты жалеешь? – спросил он.
Она подняла на него глаза и искренне улыбнулась.
– Нет. Я рада.
– Хорошо.
Они шли, держась за руки, и молчали, думая каждый о своем.
– А книга? – вдруг спохватилась Сьюзен. – Ты же обещал о ней рассказать, пока мы так приятно не отвлеклись на другое.
– Эта книга – о Марстен-Хаусе, – медленно проговорил Бен. – Вообще-то я собирался написать о городе, а не о доме, но, похоже, сам себя обманывал. Знаешь, я ведь специально изучал жизнь Хьюби Марстена. Он был настоящим гангстером, а транспортная компания служила всего лишь прикрытием.
Она изумленно на него посмотрела:
– Как ты
– Кое-что от бостонской полиции, но в основном от женщины по имени Минелла Кори, сестры его жены Бэрди Марстен. Ей сейчас семьдесят девять, и она не помнит, что ела на завтрак, но зато отлично помнит все, что происходило до 1940 года.
– И она тебе рассказала…
– Все, что знала. Сейчас она живет в доме для престарелых в Нью-Хэмпшире, и ее рассказы уже многие годы никому не интересны. Я спросил у нее, действительно ли Хьюби Марстен был наемным убийцей в Бостонском округе, как считала полиция, и она согласно кивнула. Я поинтересовался, сколько на его счету жертв, и она, растопырив пальцы, несколько раз махнула руками у меня перед глазами. «Сколько это, по-вашему?» – спросила она.
– Боже милостивый!
– В 1927 году бостонская мафия увидела в Хьюби Марстене угрозу, – продолжил Бен. – Полиция дважды задерживала его для допроса: один раз в Бостоне, второй – в Мейдене. В Бостоне его допрашивали в связи с расследованием убийства какого-то гангстера, но через пару часов отпустили. А в Мейдене дело не было связано с бандитскими разборками: там нашли выпотрошенное тело одиннадцатилетнего мальчика.
– Бен! – только и смогла вымолвить Сьюзен.
– Боссы Марстена сумели снять его с крючка – думаю, что он просто слишком много знал, – но оставаться в Бостоне ему было больше нельзя. И тогда он переехал в Салемс-Лот, где выдал себя за ушедшего на покой служащего транспортной компании, который раз в месяц получал чек. Он старался не выходить из дома. По крайней мере так выглядит со стороны.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я провел много времени в библиотеке и просмотрел все подшивки «Леджер» за период с 1928 по 1939 год. За это время в округе пропали четверо ребятишек. В общем-то ничего особо странного в этом нет. В сельской местности дети могут заблудиться, угодить под оползень в карьере, да мало ли что. Ужасно, конечно, но такое случается.
– Но ты считаешь, что причина в другом?
– Я не знаю. Но только тел четырех пропавших детей так и не нашли. Ни один охотник не наткнулся в лесу на скелет, да и при разработке карьеров никаких останков не обнаружили. Чета Марстен жила в этом доме одиннадцать лет, и за это время пропали четверо детей. Это всем известно. Но у меня никак не идет из головы тот парнишка из Мейдена. И я все время о нем думаю. Ты читала «Призраки дома на холме» Ширли Джексон?
– Да.
И он процитировал:
– «И что бы там ни блуждало, оно блуждало в одиночестве». Ты спросила, о чем моя книга. Я бы сказал, что о силе зла, которое имеет обыкновение возвращаться.
Сьюзен взяла Бена за локоть.
– Но ты же не думаешь, что Ральфи Глик…
– …был схвачен мстительным призраком Хьюберта Марстена, который в полнолуние раз в три года возвращается к жизни?
– Что-то в этом роде.
– Если ты рассчитываешь на опровержение, то обратилась за ним не по адресу. Не забывай, что я был тем самым мальчишкой, который открыл дверь в спальне наверху и увидел, как он раскачивается в петле на балке.