Жребий
Шрифт:
— У него друзей — пол-Союза, — заявила она безаппеляционно.
— Нет-нет, я друг детства.
— Да? — сказала она, с любопытством всматриваясь в Нетудыхина. Лицо ее на мгновение озадачилось. — Ну тогда подождите, я сейчас выйду. — И скрылась за полу-отворенной ставней.
Нетудыхин пошел ко входу. Нелепая получалась встреча. Но важно, что Олег был дома.
Подбрехивала лениво и вяло собаченка. Вышла хозяйка, сказала:
— Дуська, прекрати!
Дуська виновато вильнула хвостом и умолкла.
— Что-то я вас не помню, — сказала Мария Васильевна. — Я знаю всех его друзей детства,
И потопала через двор к деревянному сараю. Нетудыхин последовал за ней.
— Олег! — крикнула она на весь двор, стуча в двери. — К тебе кто-то приехал. Слышишь, соня?
Голос у нее был хрипловатый, и в оливковой руке она держала между двумя от-ставленными пальцами папиросу.
В сарае зашевелились, спросили:
— Ну?
— К тебе человек, говорю, приехал.
— Счас, — ответили оттуда недовольно.
— Он сейчас выйдет, — сказала Мария Васильевна, — подождите. — И ушла са-ма в дом.
За дверью долго кашляли, отхаркивались. Наконец, она отворилась и в ее проеме предстал мужик — волосы на голове всклочены, лицо — с отеками почечника.
Некоторое время они смотрели друг на друга молча. Нетудыхин улыбнулся. И вдруг Олег сказал:
— Е-е-е-каный бабай! Глазам не поверю: Тимоха! Вот это да! — Они обняли друг друга. — Ты что, с неба свалился? Я думал, что тебя уже давно смыло с корабля жизни.
— Ну да! — сказал Нетудыхин. — Неужели я такой хилый?
— Да нет, как будто бы ничего. Но, знаешь, жизнь есть жизнь… Заходи, прошу. — Олег повернулся и пошел в сарай, приглашая жестом последовать за собой Нетудыхина. Тимофей Сергеевич увидел на спине друга громадную татуировку шестиконечного хре-стианского креста. — Извини за срач, я тут летом обитаю. Чтобы никому не надоедать в доме. Присаживайся.
В сарае размещались две раскладушки. Между ними — щит на ящиках, выпол-няющий роль стола. Среди объедков пищи и пустых бутылок, загромождавших щит, ле-жала какая-то книга. Позже Нетудыхин полюбопытствует, что же это за книга. Оказа-лось: однотомник стихотворений Пушкина.
Сели на раскладушки…
— Ну ты дал, дал! — говорил Олег, разглядывая Нетудыхина и все еще удивляясь столь неожиданному визиту. — Кого угодно мог ожидать, но только не тебя. Ну расска-зывай, колись: где, что, как?
— Рассказывать, Олег, — суток не хватит. Все было. Но все уже позади.
— Ну хоть пару слов — сегодняшнее.
— Сегодня? Работаю в школе. Удалось закончить пединститут. Читаю детворе русский язык и литературу.
— Да ты что?! Молоток! Как это тебе пофартило с институтом?
— А я на Воркуте еще начал. Открылась у нас в зоне школа…
— Ты сидел на Воркуте?!
— Да.
— В какой зоне?
— На "Капиталке".
— Ну, брат, мы с тобой — люди одной планиды. Я на пятой шахте оттянул пятер-ку. Мы вполне могли встретиться… Ну-ну.
— Пока сидел — закончил школу. Потом мне повезло: освободился по малолетке. Сейчас работаю в школе.
— Как в сказке. Женат?
— Нет.
— Почему? Уже пора.
— Хрен его знает. Не хочу себя связывать.
— Правильно. А я попал. Ниче, правда, баба, но… Все они на одну колодку после свадьбы… Сейчас
— В каком смысле? Умерли?
— Нет, они еще молодые. Мы уезжаем. В Ачинск. Там у меня бывший мой на-парник шоферует — Коля Раздайбеда. Мировой парень, дальнобойщик. Зовет меня к се-бе. Хорошие заработки. Поеду сначала с Танькой, а потом и Вадика заберу. Надоел мне этот задрипанный Рощинск. Так что, тебе, считай, повезло: чуть позже ты бы меня уже не застал здесь. Но ты молодчина — учитель! Это уже кое-что. Кто бы мог подумать: ты стал учителем! А я школу так и не закончил. Маманя моя тут с одним однолегочным пу-зырем сдыбалась. Работала она тогда кассиром в депо. Ну, тот тяпнул у нее всю депов-скую зарплату и смылся. Ходила она около года под следствием. В доме — шаром пока-ти, настоящая голодуха началась. Я бросил школу и пошел на курсы водителей. Закон-чил, получил "корочки". С трудом, с канителью, через райисполком устроился здесь в одну шарагу — райпотребсоюз. Тихая жизнь. Только надо было одно уметь — ладить с начальством. А у меня, знаешь, какой характер гадкий: терпеть не могу несправедли-вость и подхалимов всяких. Получаю в гараже меньше всех: третий класс, неуживчив, а вообще — выводиловка. Другие выполняют ту же работу, что и я, а получают больше. Надо сматываться. Мать к тому времени восстановили на работе. Однолегочного пузыря заловили в Крыму. Я уволился. Помыкался так месяца два и решил двинуть на Донбасс, к тетке. Там работы невпроворот. Оттуда, по существу, и началась моя настоящая шо-ферская житуха. Там же и обвенчали меня…
Заглянула Мария Васильевна.
— Ну, соколики, — сказала она, — вы сколько будете еще тут рассиживаться? Олег, как тебе не стыдно в этом грязном свинушнике принимать своего старого друга? Одевайся и идите в дом.
— Ты хоть знаешь, кто это такой? — спросил Олег.
— Да, вспомнила. Вы дружили втроем: ты, Борька Лаптев и он. Помню, что у него умерла мать, и он остался один. Как зовут, запамятовала. Дима, кажется.
— Не Дима, а Тима. Тимка это Нетудыхин! Чепой мы его называли. Вот почему Чепой, сам не знаю.
— У меня была такая кепочка — шестиклинка. С коротким козырьком. Из-за нее меня и прозвали Чепой.
— Да-да, три друга: Лаптев, Раскачаев и Нетудыхин. Теперь я точно вспомнила. Вас так, вместе, и на родительских собраниях склоняли. Боже мой, сколько лет прошло! Стучит какой-то мужик, спрашивает Олега. Ну, думаю, это кто-то из твоих сегодняшних корешей. — Олегу: — Ну, ты меня понимаешь. Когда вижу, чужой… Вы мне извините за такую встречу, — сказала она, обращаясь к Тиму. И опять Олегу: — Пригласи человека в дом. Что ты в своем лежбище позор себе устраиваешь?
— Ладно-ладно, сейчас придем.
Она ушла. Олег стал одеваться и снова повернулся к Тиму спиной. Шикарный крест. Квалифицированная и тонкая работа. Но сколько же времени потратил татуиров-щик на эту нательную живопись? И главное, зачем?
Спросил Олега:
— Что ты так обцацкался?
Тот ответил без обычного раздражения:
— Ты считаешь, что крест — это цацка? Я так не думаю. Да и Христу он дорого обошелся. — И вдруг прочел:
На нищих кладбищах заброшенных