Жук (Том II)
Шрифт:
— Жук! — Он замолк. Потом вновь приложил все усилия: — Жук!
— О чем это он? — спросил инспектор.
— Кажется, я понимаю, — сказал Сидней и обратился к человеку на койке: — Да, я вас слышу: жук. Этот жук что-то вам сделал?
— Схватил за горло!
— Поэтому у вас на шее отметины?
— Жук меня убил.
Его веки сомкнулись. Холт впал в беспамятство. Инспектор был озадачен — и не скрывал этого:
— Про какого жука он говорит?
— Полагаю, мне — и моим товарищам — все и так ясно. Мы объясним позже. А сейчас нам необходимо вытянуть из него все, что можно… пока время не вышло.
— Да, —
Сидней попытался привести Холта в чувство:
— Мистер Холт, вы всю вторую половину дня провели с мисс Линдон. Это так?
Атертону удалось пробудить что-то в сознании несчастного. Его губы задрожали, мучительно выговаривая:
— Да… весь день… и вечер… Господи, помоги мне!
— Надеюсь, Бог тебе поможет, бедный мой товарищ; тебе, как никому другому, нужна Его помощь. На мисс Линдон сейчас твоя старая одежда, ведь так?
— Да… старая одежда. Боже!
— Где теперь мисс Линдон?
До этого Холт отвечал с закрытыми глазами. Теперь они широко раскрылись, и в них вернулся прежний ужас. Сам он пришел в крайнее возбуждение — и приподнялся на кровати. Трясущиеся губы начали выговаривать слова, будто мучительно выдавливая звук за звуком:
— Жук хочет убить мисс Линдон.
Кажется, он содрогнулся до глубин своего существа. Его всего заколотило. Он упал обратно на подушку — и это был плохой признак. Врач молча осмотрел его, мы тоже притихли.
— На сей раз он ушел безвозвратно, его не вернет никакое волшебство.
Я вдруг ощутил, что кто-то сжимает мне руку; это Лессинхэм, возможно, не осознавая, как сильно давит, схватил меня за предплечье. Его рот подергивался. Он дрожал. Я окликнул медика:
— Доктор, не осталось ли у вас глотка бренди для моего друга?
Лессинхэм проглотил остатки «шиллингового пойла». Кажется, это спасло нас от истерики.
Инспектор заговорил с хозяйкой заведения:
— Итак, миссис Хендерсон, давайте, объясните нам, что все это означает. Кто он такой, как сюда попал, кто с ним был, что вам вообще известно? Если вам есть что сказать, выкладывайте, однако будьте осторожны: я обязан вас предупредить, что все, что вы скажете, может быть использовано против вас.
Глава 45. Все, что знала миссис Хендерсон
Миссис Хендерсон засунула руки под передник и растянула губы в улыбке.
— Мистер Филипс, странно мне слышать, что вы так вот со мной разговариваете. Можно подумать, что я натворила что-то такое, чего делать не надобно, раз эти речи от вас исходят. А о том, что стряслось, расскажу все-все с преогромнейшей охотой. Не нуждаюсь я в осторожности, и призывать меня к ней не стоило, потому как всегда держусь настороже, сами, поди, уже поняли.
— Да… так я и понял. Больше вам сказать нечего?
— Ох уж, мистер Филипс, подловить кого вы мастак, к бабке не ходи. Конечно, есть у меня что поведать, разве не к тому веду?
— Тогда выкладывайте.
— Будете давить на меня, только с толку собьете; ляпну что-нибудь не то, скажете, я вру, однако Господь-то видит, женщины правдивей меня в Лаймхаусе не сыскать.
У инспектора с языка было готово сорваться ругательство, но ему удалось сдержаться. Миссис Хендерсон закатила глаза,
— Дай бог памяти, случилось все меньше часа назад, или час с четвертью прошло, или час и двадцать минут…
— Наша дотошность до секунд не доходит.
— Слышу, стучат в переднюю дверь, иду открывать, там араб с громадным тюком на голове, чуть его самого не больше, а с ним два типа. Этот араб мне говорит, акцент у него еще такой чудной, как у всех арабов, мол, комнату мне на ночь, одну комнату. Иностранцев-то я не особо жалую, никогда их не любила, особенно этих арабов, от которых меня прям с души воротит; ну, я ему на это намекаю. А араб-то, кажись, меня не понимает и все твердит по-прежнему, мол, комнату на ночь, комнату. И сует мне две полукроны в руку. А я завсегда себе говорила, что деньги есть деньги и деньги одного ничем не хуже денег другого. Ну, спорить я не стала — не возьму я, кто другой возьмет — и провела их в номер. Потом вернулась вниз, и где-то через полчаса наверху загалдели…
— Что это был за шум?
— Орали и визжали — аж, Господи спаси, кровь в жилах сворачивалась — таких пронзительных криков я в жизнь не слыхивала. Бывают у нас беспокойные гости, у кого ж их нету, но такое у меня впервой. Подождала я с минуту, а они все орут и орут, да так, что того и гляди кто-нибудь на них жаловаться придет, ну, я наверх и поднялась, стучу в дверь, но, кажись, колотить в нее я могла веки вечные.
— Шум не прекращался?
— Не прекращался! Еще как не прекращался! Благослови вас Господь! Крик за криком, думала, крыша упадет.
— Вы больше ничего не слышали? Например, звуков борьбы или ударов?
— Ничего такого, кроме тех воплей.
— Кричал один человек?
— Один. Я уже сказала, вопль за воплем, а когда ухо к двери приложишь, кажется, что кто-то другой будто себе под нос жужжит, и оно не просто так: с такими-то криками сразу и не подумаешь, что какое-то там гудение за ними услыхать возможно. Я в дверь колочу-колочу, уж было посчитала, что она от моих ударов рухнет, и тут араб мне изнутри говорит: «Уходи! За комнату заплачено! Прочь!» Ну и дела, думаю. Я ему отвечаю: «За комнату хоть уплачено, хоть не уплачено, но за такой хай вы мне не платили!» И еще ему говорю: «Только попробуйте пошуметь, разом отсюда вылетите! Не успокоитесь, я мигом кого-нибудь кликну, мало не покажется!»
— Они успокоились?
— Вроде того, только все равно слыхать было, как кто-то там гудит и еще кто-то будто отдышаться не может.
— Что произошло потом?
— Я вижу, вроде как все стихло, потому спустилась к себе. Через четверть часа, ну, или минут через двадцать, вышла я на крыльцо языком почесать. И миссис Бейкер, что в доме 24 через дорогу живет, подходит ко мне и говорит: «Что-то твой араб у тебя особо не задержался». Я на нее гляжу. «Это ты о чем?» — спрашиваю, а сама недоумеваю. «Видала я, как он к тебе пришел, — отвечает, — а теперь, несколько минут назад, гляжу, он опять идет, и тюк свой огромный на голове волочит, самого аж шатает!» «Ну и ну, — говорю, — вот это новости, я и не знала, что он ушел, надо же, не увидала…» — в этом я не соврала. Итак, поднимаюсь я наверх опять; дверь, конечно, нараспашку, а комната вроде пустая, я внутрь прошла и вижу, что бедолага этот за койкой лежит.