Жуков. Маршал на белом коне

Михеенков Сергей Егорович

Звонил Верховный Жукову действительно довольно часто. Однажды прислал в Перхушково Молотова. Людмила Лактионова, друг семьи Жуковых, передала слова маршала: «В критический момент обороны Москвы ко мне в штаб фронта приехал В. М. Молотов, который потребовал от меня ни одного шагу назад не отступать. При этом Молотов, в случае моего отступления, грозился меня расстрелять. Я ему на это ответил: вначале вы лучше себя расстреляйте, а затем и меня. В дальнейшем Молотов у меня в штабе фронта не появлялся».

Можно себе представить, что они тогда наговорили друг другу, Жуков и Молотов, в каких выражениях произошла их словесная схватка.

Офицер для особых поручений штаба Западного фронта майор в отставке Н. Козьмин рассказал такую историю: «4 декабря 1941

года мы находились в бомбоубежище. Там Г. К. Жуков проводил совещание с командующими армиями фронта. В это время позвонил Сталин и начал с Жуковым говорить. Смотрим: у Жукова на щеках заходили желваки и появились красные пятна на лице. Тут в ответ Жуков произнёс Верховному: “Мне лучше знать, как поступить. Передо мной четыре армии противника и свой фронт” Сталин, видимо, что-то возразил. Тут Жуков взорвался: “Вы можете в Кремле расставлять оловянных солдатиков, а мне некогда этим заниматься”. Затем Жуков выпустил обойму брани и бросил телефонную трубку. Слышал ли Сталин брань Жукова в телефонную трубку, установить было трудно. Может, и слышал, но промолчал. Сталин позвонил 5 декабря в 24 часа и спросил: “Товарищ Жуков, как с Москвой?” Жуков: “Москву я не сдам” Сталин: “Тогда я пойду отдохну”. Жуков в те дни был молчалив, неразговорчив. Ночами не спал. От дрёмы отбивался холодной водой, баней или гонял по кругу на коне».

Но был и такой момент, когда Жуков, похоже, дрогнул, и Верховный вовремя укрепил его силы жёстким окриком. Немцы подошли к деревне Крюково на Ленинградском шоссе, и штаб фронта оказался в полуокружении. Разведка доносила о приближении немецких колонн, небольших групп и отрядов пехоты. Уже охрана вступила в бой. Начался ропот среди офицеров штаба: в целях безопасности разумнее было бы отойти к Москве… И тогда Жуков позвонил Сталину и попросил разрешения перевести свой штаб из Перхушкова на Белорусский вокзал. Сталин после небольшой паузы ответил: «Если вы попятитесь… Если отойдёте до Белорусского вокзала… Тогда лучше я займу ваше место в Перхушкове».

А вот какой эпизод вспоминал генерал Румянцев [128] : «Мы с полковником А. Головановым находились у Сталина в кабинете. В это время позвонил комиссар ВВС Западного фронта Степанов. Между ними состоялся такой разговор:

Степанов: “Товарищ Сталин, разрешите штаб ВВС Западного фронта перевести за восточную окраину Москвы?”.

Сталин: “Товарищ Степанов, а у вас есть лопаты?”.

Степанов: “Какие нужны лопаты?”.

128

Александр Дмитриевич Румянцев (1899–1981) — генерал-лейтенант (1946). Родился в деревне Шуино Новгородской губернии. В 1918 году был призван в РККА. Участник Гражданской войны — красноармеец, командир полка. В 1922 году окончил Высшую тактическо-стрелковую школу комсостава им. III Коминтерна. Начальник пулемётной команды. В 1936 году окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе. Командир батальона. В 1937 году — начальник Тамбовского пехотного училища. Участник советско-финляндской войны. С 1940 года — начальник Управления кадров РККА. С 1943 года на фронте: командир 4-й воздушно-десантной дивизии, командир 51-го стрелкового корпуса. После войны находился на командных должностях. Награды — два ордена Ленина, четыре ордена Красного Знамени, два ордена Суворова 2-й степени, два ордена Кутузова 2-й степени, орден Красной Звезды.

Сталин: “Всё равно. Какие найдутся”.

Степанов: “Найдём штук сто”.

Сталин: “Вот что, товарищ Степанов. Дайте каждому вашему товарищу по лопате в руки и пусть они начинают копать себе братскую могилу. Вы пойдёте на Запад изгонять врага с нашей земли, а я останусь в Москве и буду руководить

фронтами боевых действий”».

В эти дни и недели противостояние на всём протяжении Западного, Калининского и Брянского фронтов достигло такого напряжения, что, казалось, введи противник ещё один резервный батальон и наш фронт рухнет. Судьба Москвы решалась буквально везде, на участке обороны каждого взвода. Не удержись этот истрёпанный, наполовину зарытый в кровавом снегу и мёрзлой глине, полуживой взвод, уступи врагу свою позицию, и через эту брешь, как вода через щель в плотине, попрёт вся сгрудившаяся по фронту мощь. Ответственность лежала на каждом солдате, на каждом лейтенанте и капитане, не говоря уже о полковниках и генералах.

Особенно сильное давление противник оказывал на флангах. Правое крыло прикрывала 16-я армия Рокоссовского. В нём Жуков был уверен как в себе самом. Умрёт, а немецкие танки не пропустит. Но наступил момент, когда и надёжный Рокоссовский, как показалось Жукову, начал пятиться и оставлять позиции.

Двадцатого ноября Рокоссовский, войска которого немцы прижали к реке Истре в районе Истринского водохранилища, принял решение об отводе своих войск за водный рубеж.

Из воспоминаний Рокоссовского: «Само водохранилище, река Истра и прилегающая местность представляли прекрасный рубеж, заняв который заблаговременно можно было, по моему мнению, организовать прочную оборону, притом небольшими силами…

Всесторонне всё продумав и тщательно обсудив со своими помощниками, я доложил наш замысел командующему фронтом Г. К. Жукову и просил его отвести войска на истринский рубеж…

Командующий фронтом (Г. К. Жуков) не принял во внимание моей просьбы и приказал стоять насмерть, не отходя ни на шаг.

…Я считал вопрос об отходе на истринский рубеж чрезвычайно важным. Мой долг командира и коммуниста не позволил безропотно согласиться с решением командующего фронтом, и я обратился к начальнику Генерального штаба маршалу Б. М. Шапошникову. Спустя несколько часов получили ответ. В нём было сказано, что предложение наше правильное и что он как начальник Генштаба его санкционирует.

Настроение у нас повысилось. Теперь, думали мы, на истринском рубеже немцы поломают себе зубы. Их основная сила — танки — упрётся в непреодолимую преграду… Радость, однако, была недолгой. Не успели ещё все наши войска получить распоряжение об отходе, как последовала короткая, но грозная телеграмма от Жукова:

“Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков”».

Споры о том, кто больше прав в сложившейся ситуации, кипят давно и не утихают до сих пор. Менее всего желая подливать масла в огонь, всё же должен сказать, что отвод войск за Истринское водохранилище противоречил планам обороны, разработанным штабом Западного фронта. Убеждать командарма 16, при всех его талантах и положительных качествах, как командирских, так и человеческих, комфронта было некогда, и он просто отдал категоричный приказ — держаться во что бы то ни стало.

Спустя пять дней, когда кризис миновал, Жуков отдал приказ Рокоссовскому отвести войска на восточные линии Истринского водохранилища.

Штаб фронта в эти дни работал с особым напряжением. На самые трудные участки в помощь командармам постоянно перебрасывались резервы. А когда они оскудели, по приказу Жукова снимались с более или менее спокойных участков и направлялись на фланги вначале дивизии, потом полки, потом батальоны и отдельные роты. Во время работы над книгой о 33-й армии, которая в те дни сражалась под Наро-Фоминском, мне довелось читать архивные документы, в том числе приказы и распоряжения, подписанные начальником штаба Западного фронта генералом Соколовским. Среди них такие: выделить из состава такой-то дивизии стрелковый взвод, укомплектовать его лучшими бойцами, вооружить автоматическим оружием, выдать боекомплект и направить в распоряжение штаба 16-й армии, сформировать отделение бронебойщиков, выдать новые противотанковые ружья и боекомплект…