Журавли покидают гнезда
Шрифт:
— Ладно уж, — прогудел Мансик, подняв глаза на стоящего Бонсека, который по-прежнему оставался хмурым.
Было почти темно. Холодный ветер мел по улице опавшие листья. Возле повозки, о чем-то переговариваясь, стояли Синдо, Мартынов и Перфильев.
— Ну, давайте прощаться, — сказал Ир, подходя к ним и протягивая руку Синдо.
Она помедлила, потом вдруг обняла его.
— Думай о нас, думай постоянно, и тогда все сбудется, — сказала Синдо, заметно сдерживая свое волнение.
— Конечно, — заверил Ир. — Кто мне ближе вас?
Мартынов тоже
— Эх, дружище, горилки бы на посошок. А комиссар ее под замок спрятала, как лютого врага. — Он повернулся к Синдо: — Может, выпустишь пленника?
— Вот когда Ир вернется — обязательно устроим встречу, — сказала Синдо. — А сейчас торопитесь: поезд скоро подойдет. Он стоит меньше минуты.
— Ты слышишь, что она говорит? Так что хочешь — не хочешь, а вернуться придется, — засмеялся Мартынов и, задержав руку Ира, добавил серьезно: — Спеши, но не зарывайся. Мы верим, что ты приведешь подкрепление. Удачи тебе!
Ир кивнул головой и хотел было вскочить на телегу, но, заметив Бонсека, быстро подошел к нему.
— Нельзя с таким мрачным лицом провожать товарища в дорогу, — сказал он, протягивая ему руку. — Ведь не в последний путь…
— Простите меня, сенсами, но… радоваться нечему, — тихо прошептал Бонсек. — Нет, я не сержусь. Досадно, что до сих пор не смог что-то сделать для вас.
— Сохрани до конца жизни это чувство, — сказал Ир. — И уж если хочешь сделать для меня доброе дело — приведи сюда Эсуги и Юсэка. Синдо обещала их куда-нибудь пристроить.
— Я помню об этом, — сказал Бонсек.
— Ну вот и договорились.
Перфильев хлестнул плетью дремавшую лошадь.
Опустела дорога. Неожиданно из темноты вынырнул всадник. Безжалостно погоняя и без того мчавшегося коня, он спешил к ним.
— Да это же Игнат! — удивился Мартынов, когда парнишка, подскакав, натянул повод.
Скатившись с седла, Игнат крепко вцепился в руку Мартынова.
— Ты чего? — спросил Мартынов.
— Дядя Петро, не отдавай им Серого, не отдавай! — затараторил он сквозь слезы.
— Кто его отбирает?
— Дяденьки, — сказал Игнат. — Папа проиграл Серого. А я его отвязал и угнал.
— А отец знает об этом? — насторожился Мартынов.
— Папы нет… Он повесился.
Опустив Игната на землю, Мартынов сел рядом. В памяти ожили обрывки слов Чо Сона: «Неудачник я… Что это за штука судьба?.. А Игнат? Он всегда при мне… Погляжу на него и отвожу петлю от шеи…» Вспомнился и сам Чо Сон: скрюченный, с полными безысходной тоски глазами.
— Кто это тебя надоумил прийти ко мне? Или сам решил? — спросил Мартынов.
— Папа, — ответил Игнат. — Он давно сказал: если со мной что случится, найди дядю Петра.
— Так и сказал?
— Да.
— Ну что ж, будем жить вместе, — улыбнулся Мартынов, протянув ему руку. — По рукам!
Игнат тоже улыбнулся и вложил свою маленькую руку в его ладонь.
— Комиссар, прибыло пополнение. Примем в отряд? — спросил Мартынов, обращаясь к Синдо.
— Конечно, — сказала она, вглядываясь в чумазое лицо мальчика. — Бойцы нам позарез
С появлением этого не по годам шустрого мальчика заметно изменилась однообразная жизнь обитателей барака. Игнат учил их верховой езде, вечерами обучал русскому языку. От него же узнавали о подробностях быта здешних жителей, об их нравах. Интересовались, в каких хуторах кто чем занимается, где можно набрать грибов или ягод, набрести на медведя или косулю. А Бонсек с особым интересом слушал его рассказы о реке Уссури. Игнату было приятно, что взрослые люди обращаются к нему как к равному.
Он даже согласился втайне от Мартынова, под постоянной опекой которого находился, отвезти Бонсека на своем коне к берегу Уссури. Там жил его давний знакомый дед Ваня, с которым отец часто играл в карты.
Это был худой, хромой кореец, известный своей жадностью и богатством, нажитым во время скитаний по золотоносным местам. Жил он в одиночестве, без жены и детей, без родных и друзей. Теперь старик, забросив кайло, лотки и карты, доживал свой век в стороне от людей в своей маленькой избушке. Дед Ваня очень любил Игната, мечтал усыновить его еще при живом отце.
Ходили слухи, что он во время игры в карты ставил все свое золото на Игната. Но отец не шел на это. К нему-то и повез мальчик Бонсека.
Нетрудно понять, с какой радостью встретил Игната старик. Усадив его рядом с собой, он забормотал дрожащим голосом:
— Мой мальчик! Как же это ты вспомнил старого паука! Я искал тебя, когда узнал о смерти твоего отца. Кто тебя, сироту, приютил?
— Я живу у дяди Петра, — сказал Игнат.
— А кто это такой?
— Командир нашего отряда, — ответил Игнат с гордостью.
— А, знаю его. Ты лучше ко мне перебирайся. Каким бы отец твой ни был, а все-таки тоже из Кореи. Из одного мы с ним гнезда. Завидовал я ему, что есть у него наследник. А что он ему оставил? Дырявые карманы! Жалко мне тебя, малыш. Потому я и думаю — есть у меня кое-что, а самому помирать скоро. Кто мне глаза закроет? Кто слезу обронит? Теперь понял, отчего я тебя в сердце держу? Помру — тебе все останется. В могилу с собой не возьму… — Голос его дрогнул и замолк.
— Я не могу к вам переехать, — сказал Игнат. — Меня дядя Петро не отпустит.
— Как это не отпустит? — возмутился старик. — Не купил же он тебя? Ты сам себе хозяин.
— Мы по рукам поклялись вместе жить, — промолвил Игнат. — И папа так хотел.
— Подумай, подумай, — забормотал старик. — Не нужен тебе этот дядя Петро, да и ты ему тоже. Ты — кореец, он — русский. А душу корейца поймет только свой. Эх, глупый ты еще ребенок.
— Я лучше буду приходить к вам, дед Ваня, — пообещал Игнат, поднимаясь со стульчика-двуножника. — Правда, не вру. Хотите — поклянусь? — И, увидев, как старик жалобно поглядел на него, как у него задрожала бородка, сказал: — Я вам даже моего Серого оставлю. Пусть он поживет у вас. Он знаете какой ученый! Все понимает, только разговаривать не может. Он будет возить вас…