Журавли улетают на юг
Шрифт:
– Почему? Необязательно, - возразила ей Варя. - Я люблю книги про смелых, настойчивых людей, про подвиги, чтобы было с кого брать пример. Мне вот и на Зою Космодемьянскую и на Лизу Чайкину походить хочется...
– Жаль, что я не писатель, - сказал Александр, - а то бы я про вас написал.
– Про нас писать мы не просим, - сухо сказала Варя. - Про нас писать нечего.
– А почему? - недовольно протянула Луша. - Пусть бы кто-нибудь написал!
Ее не поддержали. Луша вздохнула, взялась было за книгу. Агаша остановила ее.
– Может быть, вы нам что-нибудь расскажете? -
– Правильно! - дружно заговорили девушки.
– Хорошо, - согласился Александр, - только схожу умоюсь сначала.
Он засучил рукава, перебросил через плечо кем-то положенное ему в изголовье постели полотенце и шагнул за дверь.
На лоцманском месте, под небольшим навесом, сколоченным из досок, спокойная и внимательная, стояла Ирина Даниловна. Они обменялись приветствиями.
Полоща руки в прозрачной и студеной воде, Александр прислушивался к перестуку цепей, волочащихся по дну реки. Иногда цепи задевали за камни, натягивались, дергали плот, и он чуть заметно вздрагивал. Плот теперь - на самой середине реки - казался особенно большим и тяжелым. Не просто подвинуть его в ту или другую сторону. Но девушки, стоявшие на вахте, об этом словно и не думали. Понадобится - и подвинут. Силен человек...
Вот и сейчас Ирина Даниловна спокойно повернулась лицом к корме, сложила рупором ладони, совсем как Евсей Маркелыч, и, подражая его интонации, протяжно крикнула:
– Эй, вах-та! Ле-вы-е ре-и под-бе-ри!..
И высокие шесты, которыми отводят реи, послушно наклонились.
Умывшись, Александр пошел в шалашку.
– Не скучаете у нас на плоту? - окликнула его Ирина Даниловна.
Александр остановился:
– Почему же я стану скучать?
– Да все-таки медленно время идет. Надоедает.
– А я за работу возьмусь.
– Зачем? Какая вам надобность? Едете с нами попутно...
– Что же я, барин, что ли, какой? - возразил Александр. - Мне работа никогда не надоедает. Сегодня обязательно в ночную вахту на реи пойду.
– Вам бы тогда лучше за лоцмана, - не то шутя, не то серьезно сказала Ирина Даниловна и поманила рукой: - Чего же под дождем мокнете? Идите сюда. Здесь все-таки суше.
– А что за необходимость вам, Ирина Даниловна, стоять сейчас на вахте? - спросил ее Александр. - Плесо впереди прямое, чистое, открытое, все видно. И девушки на реях зря мокнут. Я бы велел всем пойти в шалашку.
– А так и делают, - и чуть насмешливо шевельнулись брови у Ирины Даниловны, - все так делают. Это только у Евсея Маркелыча обычай такой вахту держать беспрерывную. А я ведь у него помощницей. Не у других, а у него, - с достоинством повторила она.
– Но если можно не стоять - зачем же себя зря мучить?
– Почему это - мучить? - возразила Ирина Даниловна. - Работа как работа.
– Но ее можно бы и не делать!
– Мало ли что. Зато у Евсея Маркелыча за всю жизнь еще ни одной аварии не было. А черт - ведь он всегда подкрадывается, когда люди спят, - и смешливо скосила глаза на Александра.
Плот плыл самой серединой реки. Впереди, на желтом взъеме скалистого берега, сквозь дождевую муть проступали контуры каких-то построек.
– Видите? - спросила Ирина Даниловна, протягивая руку
– Если я не забыл, - сказал Александр, - так это Комарово?
– Правильно.
– А вы бывали на приисках, Ирина Даниловна?
– Не только бывала - я ведь и родилась на приисках.
– Вот как!
– Да. Мой отец старателем был. Только не таким, как прежде про них рассказывали, - шелков под ноги себе не стлал, разгульства не любил.
– Трудно, наверно, было ему, если он от таких гуляк отделялся?
– Не знаю. Пожалуй, нет. Это ведь от человека все. К нему так люди с уважением относились. А что пили да буйствовали многие, в три дня спускали за год заработанное, покупали шелка да в грязь под ноги стлали, это не от худой души - просто не знали, чем и как можно свою жизнь украсить. Каждому красивого хочется, а где его было найти? Ну, пили - и думали, что краше такой пьяной жизни и нет: хоть на час дать себе полную волю...
– А чем же ваш папаша жизнь свою скрашивал?
– Ну! Он мастер был, большой искусник. Из золота мог делать все, что хотите. И колечки, и сережки, цепочки делал, и стаканчики узорчатые. Бывало, всю зиму над одной цепочкой сидит, а потом принесет в контору и сдаст за россыпное.
– Да как это можно! - воскликнул Александр. - Разве ему труда своего не было жаль?
– Почему же не жаль! Жаль, конечно. Со слезами всегда отдавал. Снесет в контору, вернется, а потом лежит дня два черный, как чугунный, горе переживает. Все хотелось ему куда-нибудь в музей свою работу послать, чтобы люди на нее любовались, чтобы русским мастерством все гордились. Просил, молил хозяина - тот не соглашался. Себе все оставлял. А отцу, в насмешку, один раз медный подсвечник прислал - в благодарность за работу.
– И ваш отец по-прежнему сдавал ему золотые изделия? - воскликнул Александр.
– Куда же денешься! Не сдавать было нельзя. И жить на что-то надо, да и за утайку хозяин в тюрьму упрятал бы. Прииска-то ведь были хозяйские.
– Изделия сдавал, как золотой песок! - все еще не доверяя тому, что он услышал, повторил Александр.
– Да, - подтвердила Ирина Даниловна. - А какой же был хозяину расчет за работу платить, когда и так взять можно! Он просто рассуждал: блажит мужик так то его дело. Ему ведь было не понять, что мастерить для отца - вся радость в жизни и что не для себя хотел он мастерить, а для народа.
– Думаю, хозяин это понимал, - нахмурясь, сказал Александр.
– Может быть, - согласилась Ирина Даниловна.
Они помолчали.
– Ну, а я тоже в отца удалась: рукодельница, - тряхнув головой, словно отгоняя от себя тяжелые воспоминания, сказала Ирина Даниловна. - Только я больше по рисованию да по вышивке.
Александру захотелось спросить ее: а как и почему она попала на сплав?
Но в это время в дверях шалашки появилась Ксения.
– А мы-то ждем, мы ждем! - сказала она, сверля Александра своими маленькими глазками и улыбаясь только губами. - И книгу бросили читать...