Журавлик - гордая птица
Шрифт:
Глупых ворон лесных…
Долгое эхо тает,
С криком смешавшись их.
Я же под птичий гомон
Падаю в белый плен,
Боли слепящей полон,
Болью благословен.
Пальцы сгребают корку
Снежного наста в горсть,
Жгут горло смесью горькой
Ярость, досада, злость!
Снег подо мной алеет,
Ярким пятном горит,
В каплях горячих тлеет,
Плавится и шипит.
Шаг до моей победы.
Только где сил мне взять?
Слишком спешил по следу…
Слишком хотел догнать
Эдвард ехал в машине Дубова, сидя рядом с ним на пассажирском сиденье и мысленно проклиная стиль вождения
Скрипя подошвами ботинок по снегу, к нему подошёл Никита. Он снова был собран и серьёзен. От бесшабашности и веселья, от которых его распирало по дороге в посёлок, не осталось и следа.
— Неважно выглядишь, — спокойно заметил он. — Вижу, утомила тебя езда по-русски.
— Это — езда не по-русски, а по-идиотски, — парировал Каллен. — У меня много знакомых среди русских парней и, смею тебя заверить, не все они имеют привычку так водить автомобиль.
— Ладно, забудь, — Дубов хлопнул его по плечу. — Сейчас ребята подъедут, и будем начинать.
Сразу после его слов на просёлочной дороге показался микроавтобус, и, как только он плавно затормозил рядом с машиной Дубова, из салона вышла группа людей в тёмной форме, касках и бронежилетах.
— ОМОН, — пояснил Никита и отошёл, чтобы перекинуться парой слов со старшим группы.
Очень скоро он вернулся и, остановившись напротив Эдварда, уставился на него пытливым взглядом.
— Вообще-то это не положено, но… — Дубов замялся. — Раз уж ты здесь, с пустыми руками идти туда тебе опасно. Проблему нужно решать. Табельным, конечно, поделиться не могу. Но я запасливый, поэтому…
— У меня своё с собой, — успокоил его Каллен, поняв, о чём идёт речь.
Он расстегнул куртку и продемонстрировал Никите висевшие на его плечах ремни и прикреплённую к ним кобуру со спрятанным внутри пистолетом. Отстегнув клапан кобуры, Каллен одним движением, выверенным до мелочей за годы службы в полиции, вытащил оружие и повертел им перед носом Дубова.
— Glock 26, — понимающе кивнул Никита и выдавил ухмылку. — Что ж, в предусмотрительности тебе не откажешь. Где взял?
— Ну, вообще-то, отчитываться я перед тобой не обязан, — Эдвард вернул ему дерзкую ухмылку. — Но, если ты настаиваешь, могу удовлетворить твоё любопытство. И то, исключительно ради своего доброго сердца, чтоб ты не терзался неведением и Бог знает какими подозрениями. Пистолет мой, лично мой. Наравне с табельным, верой и правдой служил мне ещё с тех времён, когда я числился в рядах полиции Сиэтла и носил звание детектива. Все бумаги на него, включая лицензию, в полном порядке.
— Ух ты! — Никита открыто, по-доброму, улыбнулся. — Небось, геморрой себе заработал, пока через границу его перевозил?
— Нет, вроде, — Каллен закатил глаза от грубоватого юмора своего собеседника. — Пришлось, конечно, заполнить внушительную стопку документов и сдать его в особый отсек на время полёта, но это того стоило — мой верный приятель остался со мной.
— Ладно, — удовлетворённо кивнул Дубов. — Ты меня успокоил. Значит, пора начинать.
***
Хлипкая дверь легко сорвалась с петель под напором одного из омоновцев, пропуская того внутрь дома. Вслед за ним в помещение залетели и Эдвард с Никитой. Миновав пустую неопрятную кухню, они оказались в одной из комнат, где так же не обнаружили ни души. Эдвард, оставив Никиту осматриваться, развернулся к двери, ведущей в одну из комнат. Он напрягся и направил на закрытую дверь пистолет, когда услышал донёсшийся из-за неё звук бьющегося стекла
— Дверь была открыта, — заметил Дубов. — И, несмотря на то, что сие жилище сильно напоминает сарай, не похоже, что здесь в последнее время никто не жил. В чашке на столе — остатки чая. Плесень на его поверхности появилась бы, если бы эта жижа оставалась нетронутой примерно дня три. А это пойло выглядит, вроде, относительно свежим. Если, конечно, понятие «свежий» вообще допустимо в стенах этого дома…
Никита прервался, когда заметил предупреждающий жест Каллена, который поднял руку, словно просил его остановиться. Эдвард кивком головы указал на стоящий в углу комнаты большой платяной шкаф. Шорохи, которые доносились оттуда, теперь долетели и до слуха Дубова. Не сговариваясь, они одновременно подошли ближе к видавшему виды предметы мебели, и Каллен направил на него свой Глок в тот момент, когда Никита резко рванул на себя обе створки. Представшая перед ними картина заставила Дубова презрительно фыркнуть. Сначала из недр шкафа показался облезлый и донельзя худющий кот. Он с важным видом спрыгнул на пол и недовольно задрал хвост. Злобно урча, животное обогнуло ноги Никиты и независимой походкой отправилось по своим делам. Дубов снова издал короткое фырканье и, как и Эдвард, изумлённо воззрился на второе существо, находившееся в шкафу и явно не горевшее желанием покидать своё убежище. На них, прижимая к груди початую бутылку водки, испуганно таращился какой-то старик. Вид его был неопрятным. Седые волосы выглядели давно не стрижеными и сальными прядями падали на покрытое глубокими морщинами лицо, нижнюю часть которого покрывали неровные клочки длинной щетины. Ногти на сморщенных в силу возраста руках были длинными и грязными. От мужчины сильно несло неповторимой смесью мочи и застарелого перегара. Он что-то невнятно бормотал беззубым ртом и дикими от ужаса глазами взирал на направленное в его сторону дуло пистолета Эдварда.
— Чего он бормочет-то? — ошалело спросил Никита, провернувшись к Каллену.
Тот только недоумённо пожал плечами, так же, как и его временный напарник, не находя ответа на этот вопрос.
— Ты, Каллен, Глок-то свой убери, а то, не приведи Господи, хватит этого индивидуума сердечный приступ, и возьмёт он да и отдаст концы прямо здесь. А ты потом будешь всю оставшуюся жизнь мучить себя угрызениями совести о невинно загубленной душе Степана Сукачёва. Ведь это, как понимаю, его ценную физиономию мы сейчас имеем счастье лицезреть, — тихо процедил Никита сквозь зубы. Положив руку на предплечье Эдварда, он слегка надавил на него.
Эдвард, не сопротивляясь, опустил руку и поспешил спрятать оружие в кобуру.
— С-сынки! — опомнился вдруг Степан, выдавая первое внятное слово. — Не убивайте, а! Чего я вам сделал? Я ж никого не трогаю! Век свой доживаю и ладно.
Сукачёв медленно шагнул из шкафа и, оказавшись на полу, бухнулся на колени.
— Пожалейте старика, — начал причитать он, цепляясь грязными узловатыми пальцами за джинсы Дубова.
— Твою же маму! — пробубнил Никита. Наплевав на чистоплотность, он ухватился за засаленную, покрытую пятнами грязи, рубашку Степана и начал поднимать его с колен. — Вставай, отец. Мы из полиции. И пришли мы не по твою душу, не бойся.
Дубов усадил старика на единственный попавшийся в поле его зрения колченогий стул.
— Говорить можешь или… — Дубов хмыкнул, — успокоительного накапать?
— У меня своё успокоительное, — уже более спокойно ответил Степан и покосился на откатившуюся в сторону ополовиненную бутыль со спиртным, жадно сглотнув слюну.
— Э-э, нет. Так не пойдёт. Сейчас ты примешь ещё пару стопок, дойдёшь до кондиции, и потом слова от тебя внятного не добьёшься, — протянул Никита, встретившись глазами с Калленом. Тот, поняв его намерения, поднял с пола бутылку и отставил её подальше от глаз старика.