Журавлик - гордая птица
Шрифт:
Иван первым покинул дом, предупредив, что ждёт Женю в машине за воротами коттеджа. Рассеянно кивнув, Евгения начала возиться с «молнией» на сапоге. Но спустя минут пять вышла наружу и она, аккуратно прикрыв за собой входную дверь. Женя не успела далеко отойти от крыльца, когда её окликнул знакомый низкий голос с язвительными нотками:
— Грандиозные планы на сегодняшний вечер?
Дубова замерла на месте. Сделав глубокий вдох и придав лицу невозмутимое выражение, она обернулась. Эммет стоял на верхней ступеньке крыльца, с вызовом глядя на неё. Он был в одном свитере — торопясь, даже не позаботился о верхней одежде.
— Да, планы, — произнесла Женя, тщательно контролируя себя и следя за тем, чтобы бившая её сейчас внутренняя дрожь не проникла в голос. — Тебе-то что?
— Значит, для тебя всё просто? — раздражённо произнёс Эммет. — Я смотрю, ты не скучаешь в одиночестве?
— Эммет, —
— Я… — Эммет смутился и отвёл взгляд, замолчав.
— Ты то накидываешься на меня с безумными ласками, то шарахаешься, как от прокажённой. Слушай, — Женя с горечью покачала головой, — я всё прекрасно понимаю: ты ещё не оправился от своей потери, а то, что случилось в новогоднюю ночь, было просто секундным помешательством для тебя, неудачной попыткой забыться. Но не для МЕНЯ, Эммет. Только не для меня.
— Прости, — стыдливо прошептал он, опустив голову. — Я не должен был…
— Вот именно, не должен! — перебила его Женька. — Ты сбежал, оставив меня с болью, раздирающей на кусочки.
— Женя! — Эммет протянул руку и осторожно погладил Дубову по щеке. — Не уходи.
Та, не сумев справиться с собственной слабостью, закрыла глаза и наклонила голову, крепче прижавшись к его дрожащим пальцам. Но тут же, опомнившись, встрепенулась и сделала шаг назад, отбросив ладонь Эммета в сторону.
— Н-нет, не надо! — с усилием прохрипела Евгения, глядя на мужчину испуганно. — Зачем ты просишь об этом? Затеял новую игру, чтобы добить меня? Минута ласки и нежности, а что потом? Ты снова исчезнешь, Эммет, вспомнив, что между нами стоит твоё не до конца пережитое горе? Я не игрушка, Каллен, и никогда ей не была! — Женька говорила уже с надрывом, часто моргая и пытаясь разглядеть его размытый силуэт сквозь пелену выступивших слёз. — Будет лучше, если наши отношения не зайдут дальше рамок дружеского общения. И не пытайся ничего предпринять, пока не будешь уверен в себе целиком и полностью. Не делай мне больнее, чем уже успел. Я этого не переживу, слышишь?! Потому что… ты слишком дорог мне, потому что я тебя л… — Женя вдруг осеклась и, полоснув по Эммету горящим от боли взглядом, побежала прочь. Резко рванув на себя створку ворот, она вылетела в проём. Тяжёлая калитка закрылась за её спиной с громким стуком, а потом с той стороны высокого забора послышалось урчание автомобильного мотора — машина Ивана умчалась прочь, увозя от застывшего в ошеломлении Эммета ту, которая, сама того не осознавая, минуту назад вывернула его душу наизнанку.
Очнувшись, Эм на ватных ногах спустился с крыльца и вместо того, чтобы остаться на расчищенной от снега дорожке, сделал шаг в сторону, тут же угодив в сугроб. Поддавшись сиюминутному порыву, он опустился на колени, не заботясь о том, что джинсы его теперь были полностью облеплены снегом. Игнорируя неприятный холодок, успевший проникнуть под плотную и уже намокшую ткань штанов, Эммет сложил руки ковшиком и зачерпнул полную пригоршню снега. Он бросил снег себе на лицо, желая охладить с помощью ледяной рыхлой субстанции пылающую жаром кожу. Как она сказала? Он дорог ей? А потом с её языка чуть не сорвалось ещё одно слово: «Я тебя л…». Она хотела сказать: «Люблю»? Хотела… Но не сказала, испугавшись его нынешнего душевного состояния, похожего на качели. А мог ли он сам сказать ей то же самое? Хватило бы смелости признаться в том, что таил, опасаясь вытащить на свет Божий даже для себя самого? Почти десять лет назад он уехал, увозя с собой душу, порванную в клочки Жениным выбором, который, увы, был не в его пользу. Нет, между ними не стоял другой мужчина. Его соперником, а точнее, соперницей, была её маячившая на горизонте грандиозная карьера. Потом он встретил Розали, которой удалось залатать его раненое самолюбие. Она заставила его снова полюбить жизнь, каждый день заражая своим оптимизмом и дерзостью, так подходившей ей. Эммет восхищался своей Роуз, уверовав в то, что излечился от навязчивых воспоминаний о девушке, оставленной в далёкой России. Иногда он ловил себя на мысли, что неосознанно выбрал в спутницы ту, что так походила внешностью и чертами характера на Евгению — те же светлые, оттенка спелой пшеницы волосы, голубые глаза, такая же смелая, бойкая, волевая. Но он усердно гнал от себя подобные мысли, полагая, что с прошлым покончено. Розали была красавицей, с ней он терял голову в постели. Да и в жизни она всегда была ему опорой и поддержкой. Любил он её? По крайней мере, Эммету хотелось в это верить. Он искренне считал, что любил, потому что много лет подряд не допускал даже мысли о ком-то другом в роли его жены и матери его сына.
— Наша жизнь почти так же недолговечна, как этот снег. Надо жить тем, что имеем сегодня, Эм. Кто знает, что случится с нами завтра? — тихо произносит Роуз, ловя новую снежинку. — Надо быть счастливыми сегодня, ценя то, что преподносит нам судьба. Ты со мной согласен?
— Согласен, — тогда ответил он, удивляясь странному настроению Роуз, обычно не склонной к такого рода рассуждениям…
— Согласен, — произнёс он теперь в тишине, находясь во дворе дома, расположенного за многие километры от Сиэтла, существуя во времени, когда его жена уже покинула этот мир. А потом тихо добавил, посмотрев туда, где за белой пеленой снегопада было скрыто небо: — Спасибо…
На его лицо плавно приземлились несколько снежинок. Одна упала на лоб, другая — на кончик носа, а третья, самая большая, замерла на пересохших от волнения губах. Он нетерпеливо слизнул её, жадно проглотив приятную в своей прохладе влагу. Проведя ладонью по мокрому лицу, Эммет медленно поднялся с колен и направился в сторону дома. Шаги его, сначала неторопливые, становились всё решительнее, походка приобрела прежнюю уверенность. Когда Эммет открывал входную дверь, чтобы вернуться в уютное тепло дома, он уже знал, как поступит дальше. Он выбрал и отчаянно надеялся, что выбор его окажется правильным.
***
Столовая опустела. Аня с Сашей, прихватив с собой Алекса, отправились осваивать свои новые комнаты. Танечка, вскочив, кинулась помогать Белле с уборкой, но Каллен, мягко, но решительно отодвинув её от раковины с горой грязной посудой, предложил ей и Журавлёву—старшему отдохнуть в гостиной. Сам же, соорудив из заправленного за пояс джинсов полотенца что-то типа фартука, приготовился вытирать те тарелки, которые Белла уже успела помыть.
Белла возилась в мыльной воде и постоянно косилась в сторону Эдварда, загадочно улыбаясь.
— Что? — не выдержав, спросил он.
— Ты сейчас — прямо обаяшка, — хихикнула она. — И кто сказал, что мужчинам не пристало заниматься хозяйством?
— Издеваешься? — ухмыльнулся Каллен. — Правильно, давай-давай.
Она щёлкнула пальцами в его сторону, брызнув ему на футболку пеной.
— Не злись. Ты прекрасен в любом виде, — лукаво улыбнувшись, заметила Белла.
— Ага, — милостиво согласился.
— Кстати, а где Эммет? Он вылетел на улицу без куртки.
— Вот именно, без куртки. Значит, сейчас вернётся. Он пошёл следом за Женей, пускай поговорят.
— Ой, смотри, какой снегопад! — воскликнула Белла, посмотрев в окно, выходившее во двор. — А это… не Эммет там, в сугробе?
Они подошли к окну, стараясь лучше разглядеть за снежной пеленой сгорбившуюся в сугробе мужскую фигуру.
— Эдвард, он там совсем один. И, кажется, ему совсем плохо. К тому же, он в одном свитере.
— Я вижу, но… Что-то мне подсказывает, что не стоит сейчас его трогать!
— Но он замёрзнет! — начала спорить Изабелла.
— Crane, — Эдвард мягко опустил руки ей на плечи, разворачивая к себе. — Мой брат — крепкий здоровый мужчина. С его телом ничего не случится. А вот с душой… Дай его душе побыть в одиночестве. Ему нужно выплеснуть боль. Вот увидишь, скоро он вернётся! Пойдём, а то я чувствую себя так, словно беспардонно лезу в его мысли и чувства, не получив на то разрешения.