Журнал «День и ночь» 2011-03 (83)
Шрифт:
Контрастирует с ним по атмосфере рассказ Бесо Хведелидзе: дневниковое повествование о войне глазами героя — русского журналиста, берущее за душу описанием самых жестоких реалий. Своей космополитичностью рассказ как бы показывает бессмысленность войны вне зависимости от национальных признаков. Трогательность рассказу придаёт мысленный разговор героя с мамой, подарившей ему на двадцать шестой день рождения чёрный блокнот «для хранения секретов, которые ты мне никогда не откроешь», по её словам. Однако, даже находясь далеко, герой рассказывает своей маме обо всём, считая, что никто его не поймёт лучше. Спутником героя в дни тяжёлых испытаний становится не только блокнот, но и отвратительный мышиный привкус во рту, проходящий через рассказ красной нитью.
В рубрике «Публицистика
Если журнал «Октябрь», по словам всё той же Ирины Барметовой, «не собирается выстраиваться в линейку и рассчитываться на первый-второй», то «Нева», кажется, угождает (в хорошем смысле) читательским ожиданиям, публикуя не столько хорошую поэзию, сколько те стихи, которые хотят видеть читатели: на грани серьёзной и массовой поэзии. В открывающей № 1 подборке Дениса Бука — задорные, оптимистичные (по контрасту с фамилией) стихи, не выходящие за грань сатиры, социального фельетона или зарисовки: ирония сочетается в них с «возвышенными порывами». Несмотря на лёгкость восприятия, не оставляет ощущение несовершенства стихов — и оно касается не столько технической стороны, сколько жанровой разбросанности, неопределённости. Так, в подборке можно найти и нечто наподобие социальных зарисовок из уличной жизни, и «альбомное» стихотворение памяти Есенина, и воззвание к Всевышнему, которое в сочетании с иронией, присущей стилю автора, выглядит наряду с пафосом несколько эмоционально наигранным.
Твоя Премудрость — океан бездонный. Твоя Держава — полнота времён. Твой Дух Святой — елей нерастворенный. Тобой навеки хаос побеждён. Смиренному, но пылкому призыву Возьми и ниспошли мне благодать — Исполни грудь возвышенных порывов, А разум научи их воплощать!Самая «питерская» подборка — и стилистически, и географически — у Родиона Вереска, родившегося в Саранске, но детство и юность которого «неразрывно связаны с Ленинградом-Петербургом». «Породив урбанизм, Питер, похоже, сам довёл его до абсурда: пустых улиц, абсолютного одиночества среди призраков», — писал Сергей Арутюнов в обсуждении литературы Северной Пальмиры («Литературная учёба», № 6). Холодноватые, интонационно вялые стихи Вереска символизируют разобщённость мира — и внешнего, и внутреннего — выраженную через парцеллированные конструкции. Отчётливее всего человеческое одиночество явлено в стихотворении «Аладдин», где строфа композиционно делится на «желаемое» и констатацию печально-очевидного. Невозможность найти утешение в мире реальном вынуждает героя на самоидентификацию с литературными образами:
Хочется заглянуть к соседу в квартиру под номером восемь, Погладить его собаку и налить простокваши коту. Но соседОсознание принципиальной необходимости прямого высказывания — ментальный вектор творчества Любови Страховой, поэтессы из Ярославля, студентки Литературного института им. Горького. От этого осознания появляются столь свойственные концовкам стихотворений постулаты, как бы подводящие итог сказанному:
«Измена — прежде всего поступок, / На который надо отважиться», «Я понимаю с годами ясней и чётче, / Что патриот — не тот, кто живёт в стране, / А только тот, кто сбежать из неё не хочет».
В то же время синтаксис Страховой отличается тяжеловесностью, чувствуемой автором и подчёркиваемой то терминологией — «абсцесс», «эвфемистическими», «аллитерациями», «перифразами» — то длинноватой, чересчур фонетически перегруженной строкой. Стремление выбраться из тяжеловесности проявляется и на содержательном уровне: «не резон весной быть крепостной», ощущение себя чужой на празднике испанской фиесты, мысли о невозможности решиться на физическую измену.
В верлибрической подборке Александра Добровольского — без пунктуации и строчных букв — желание зафиксировать мгновение в его неповторимости, исследовать причины его возникновения. Отсюда — и постоянные мотивы возвращения к корням:
…и над асфальтом потусторонне серым пузырём ветра заскользил пакет словно он сам по себе… но скорее он оторвавшийся звук от машины которая уехала куда […]Подборка ленинградца Егора Оронова состоит из отдельных удач, не дотягивающих до попадания в десятку. Так, не претендует на шедевр милое «альбомное» стихотворение, посвященное дочери:
Эта смесь у нас песней зовётся. Жаль, что мне не понять в ней ни звука. Так мы с ней в разговоры играем, Если мы нагулялись, поспали. А ведь я никогда не узнаю, Что мы с ней в эти дни обсуждали.Любопытно стихотворение Оронова «Сизиф», где античный миф интерпретирован через современные реалии («и путеводный твой клубочек / отныне Google или Yahoo»), однако вторично стихотворение про первый снег, неубедительно выглядят и абстрактные обобщения:
Мы просто милые шуты На празднике царя Гороха. Да, да, мой друг, увы, и ты Комедиантствуешь неплохо.Перехожу к прозе в журнале. Рассказы Максима Епифановского — сценки из школьной жизни, воскрешающие ностальгию по советскому детству. Дневниковость повествования, рождающая сопричастность читательскому восприятию, — практически без описания переживаний — помогает создать ощущение присутствия здесь и сейчас, присовокупить к сюжетной ткани собственные ностальгические эмоции. В финальном рассказе герой находит своих одноклассников «В Контакте»: ему приходит предложение от старого приятеля о добавлении в друзья, но герой, вспомнив старый школьный случай, за который до сих пор стыдно, нажимает «отклонить заявку». Есть что-то родное в этом, не правда ли?