Журнал «День и ночь» 2011-03 (83)

Чучилина Римма Петровна

Пусть скачет жених — не доскачет! Чеченская пуля верна. Александр Блок, 1910 г.

Четвёртый час… Едва чадит жасмин. Бессонница… Рассвета поволока. И чудится, что в мире ты один, Кто этакой порой читает Блока. Причём тут Блок? Талантливый пиит, Скончался молодым… В своей постели. Тем лучше — как Есенин, не убит, Как Мандельштам, в ГУЛАГе не расстрелян. У нас проблемы новые, свои, И с блоковскими сходятся едва ли — Кто пробовал то «золото аи», Кто незнакомкам розы шлёт в бокале? Но это Блок!.. Прозрение не лжёт, Какие бы ветра вокруг ни дули. Прошло столетье… Вновь десятый год… Не доскакал жених… Чечня… И пуля… В «пятой графе», где о национальности Воют анкеты с наркомовских лет, Я

б начертал, презирая банальности, Гневно-торжественно: «Русский поэт». И осторожно, чернилами синими, В карточке, где обтрепались края: «Русский поэт… Вывод сделал консилиум…» — Вместо диагноза вывел бы я. А упаду в одинокой дубравушке, Бледным лицом да на заячий след, «Русский поэт», — пусть напишут на камушке, Просто, без имени: «Русский поэт»…

Владимир Макаренков [40]

Я в храм вошёл

Наказание

Как грустно, я не спал давным-давно Так, чтобы мир во сне перевернулся, И я на горнем облаке проснулся Со всем небесным царством заодно. И был бы я большой, как шар земной. В себя вмещал бы горы и долины, И воды, и подводные глубины, Лёд полюсов и африканский зной. И говорил бы я на языке Зверей и птиц, и земноводных гадов. И слышал бы я даже звук раскатов, Рождающихся в хлебном колоске. Так часто в детстве, озирая дом, Как небо, в пробуждении счастливом Я ощущал себя огромным миром. Но, повзрослев, стал атомным ядром. Не избежать реакции цепной, Запущенной от райского изгнанья. За первородный грех от наказанья Не откупиться никакой ценой.

40

Макаренков Владимир Викторович, Смоленск, 1960 г. р.

Выпускник Смоленского филиала Московского энергетического института по специальности «Инженер-конструктор-технолог ЭВА». Служил в СА СССР в Туркестанском военном округе на острове Огурчинский в Каспийском море. Работал в смоленском НИИ «Техноприбор», на заводе «Кентавр». С 1994 года — сотрудник уголовно-исполнительной системы России, начальник пресс-службы УФСИН России по Смоленской области, подполковник внутренней службы. Участник Всероссийского семинара писателей СА и ВМФ 1989 года. Член Союза российских писателей с 1998 года, поэт. Автор трёх поэтических сборников: «Беседка» (1992), «На полотне небес» (1997), «Земли касается душа» (2006). Стихи печатались в журналах «Студенческий меридиан», «Русская провинция», «Москва», «Советский воин», «Пограничник», «Преступление и наказание» и других, в еженедельнике «Литературная Россия», в коллективных сборниках и антологиях, в том числе — «Ислочь» (Молодая гвардия, 1989), «Смоленская лира 20 века», «Годовые кольца», областной и армейской периодической печати. Подготовлена к изданию поэма «Таборная гора», которую планируется выпустить в издательстве «Смоленская городская типография» в конце 2007 года. С 2004 года — председатель Смоленского отделения Союза российских писателей. Член комиссии по присуждению Всероссийской премии имени А. Т. Твардовского.

В. С. Баевскому

«Они победили его кровью Агнца и словом свидетельства своего, и не возлюбили души своей даже до смерти» Откровение. 12:11

В любви скорбя о жизни всей Изгнанником земного Рима, Не возлюби души своей Во имя Иерусалима. Мир по-звериному ревёт И рвёт материю вселенной. Но царство Божие грядёт Звездой двенадцатиколенной. Вкус дольней соли на губах, В глазах — кручинная отрава, В руках и под ногами — прах — Вот сердца скорбная оправа. Колокола семи церквей В крови гудят неутолимо: Не возлюби души своей Во имя Иерусалима. Мирозданье — как сеть Интернет. В нём живая душа виртуальна. Лишь у Бога в нём адреса нет, Он один существует реально. Я в пространство кричу и стучу Глыбой сердца, как будто по раме. Я до Бога добраться хочу И увидеть весь мир на экране. Но боюсь, что экран этот чист, Как затёртый веками папирус, Что вселенский компьютер завис, Распознав человеческий вирус.

Свобода и рабство

Судьбу испробовав с ножа, У церкви мёрзли три бомжа И стайка нищенок убогих. И я спросил: — Скажи, душа, Свобода разве хороша? — Да, хороша. Но не для многих. Ища земным делам оплот, Молиться шёл честной народ. И щедро сыпал подаянье. И я изрёк: — Блажен ведь тот, Кто милостыню подаёт, Свободу чтя, как состраданье. Душа одёрнула: — Предаст! Свободу за казну продаст, За власть и славу. Хоть сегодня… Лишь тот свободен, кто отдаст Последнее и тем воздаст Во славу царствия Господня. Я оробел, как в судный час: — Душа, а ты не Божий глас? И, осознав головотяпство, Я в церковь поспешил, крестясь: — Господь наш, неразумных нас Помилуй

и прости нам рабство…

Я в храм вошёл

Я в храм вошёл. И было дивно мне Проникнуть сердцем в пенье хоровое, И осознать желанье мировое, Живую душу нянчить на земле. Читал молитву иеромонах. И я вослед возвышенно крестился. И святый крест таинственно светился, Как кровяной потусторонний знак. Сказал мне спутник, взор мой отыскав: «Вы как? По одному… на причащенье»… И принял лоб мой влажное крещенье. И целовал я праздничный рукав. И был уж я не я. А ввысь и вширь Росли любви вселенские объятья. И были мне насельники, как братья. И был мне домом правды монастырь. О, как же долго я искал оплот Душе в миру, прекрасном, но жестоком! И вот стою, открывшись, перед Богом. И болью Слова переполнен рот. Всё начинать мне с чистого листа. Я и во сне шепчу одну молитву: «Господь, даруй мне вышних сил на битву Во имя славы веры во Христа».

Глеб Соколов [54]

Свобода

Языческий ветер Норвегии дует за пазуху. Скоро паром. Мы узнаём друг друга по запаху. Мы живём, Можно сказать, одинаково: курим, пьём, Кто-то не пьёт, но обязательно курит. Мы отличаемся скуластым обветрившимся лицом И не любим стульев. Мы — дети парусных яхт, поездов, автостопа. В конце — Не видно конца. Устаём от дорожных сцен, От границ, от таможни, валюты, разницы цен. Иногда сорим деньгами налево-направо, Иногда по карманам ищем последний цент — Чисто наша забава. Мы узнаём друг друга по силуэту, походке, но Никогда не здороваемся, будто всё равно, А на самом-то деле боимся мы все одного — Проснётся тоска по дому и по семье, Собьёмся в пару в попытке выстроить новый дом на чужой земле, И останемся гнить в тёплом, мягком цветном тряпье, Как те, над кем мы всегда смеялись, всегда смеёмся. К чёрту дома. Языческий ветер Норвегии за рукава — Иди, ты свободен! И помни, не стало тепла, Не стало уюта — ты всё променял на дорогу. Теперь всё твоё — этот порт, полюса, города. Ведь это так много. Мы плевали на ваши «против» и ваши «за». Мы слетели с катушек, расплавили тормоза. Нас что-то толкнуло на шаг ярким светом в глаза. И мы, не запирая двери, ушли с порога, Чтоб никогда не вернуться назад.

54

Соколов Глеб, Санкт-Петербург, 1996 г. р.

Учащийся естественнонаучного Аничкова Лицея. Стихи, прозу пишет с семи лет. Увлекается рок-музыкой: играет на гитаре, сочиняет песни. Дебютировал как поэт в журнале «День и ночь» (№ 1, 2011).

Алексей Дюпин [43]

На шарике над бездной

Последним числом ноября, Свистя промороженным телом, От полюса в наши края Полярная ночь прилетела. Должно быть, напала на след Последних остатков рассвета — Теперь лишь искусственный свет Вернёт очертанья предметам. Не принятый ею в расчёт, День отсвет былых полномочий На час-полтора протолкнёт Под двери, закрытые ночью. Синюшной, озябшей рукой Недолгое пламя затеплит И снова уйдёт на покой В дремучие снежные дебри. Лишь окна да фары машин, Тоннель, темнотой обнесённый, Пробьют в омрачённой глуши. Да звёзды — во мраке Вселенной…

43

Дюпин Алексей, Норильск, 1954 г. р.

Алексей Дюпин после школы оказался на «малолетке», затем на «химии». Но, тем не менее, закончил географический факультет пединститута. Работал художником-оформителем, слесарем-ремонтником, трубоукладчиком и т. д. В настоящее время слесарит в ЖКХ. Стихи начал писать в тюрьме от тоски. Биография не очень стандартная для поэта, но и не единственная в своём роде. Вспомним Геннадия Лысенко из Владивостока или омича Аркадия Кутилова. Однако Лысенко успел при жизни издать две книги, Кутилова, пусть и не печатали, но ценители поэзии всё же знали его стихи. Дюпин норильским поэтам не известен. В антологическом сборнике «Гнездовье вьюг», выпущенном в Норильске в 94 году, Дюпина нет. Уверен, попадись его стихи составителям, они бы нашли для них достойное место, даже сами потеснились бы, потому что и Юрий Бариев, и Сергей Лузан хорошо прочувствовали крутые горки, бурелом, и трясину на пути к журнальным и книжным страницам, о которых нынешние пииты даже не подозревают. Они знали толк в стихах и почём фунт лиха, но поэта Дюпина, живущего по соседству, не знали. По досадной случайности он не стал участником бурных поэтических застолий тогдашнего Норильска и пил водку с другим контингентом. В молодости посылал стихи в «Юность», но стандартно-вежливого отказа хватило, чтобы уйти в подполье. Однако не замолчал. Если человек рождён поэтом, стихи будут появляться, несмотря ни на какие трудности, несправедливости и прочие дары судьбы.

Лечу давно, а дна не видно, и что-то изменить нельзя, и усмехаются ехидно мои давнишние друзья. Следят за гибельным сюжетом издалека и свысока… А где же добрые советы или же помощи рука? На что мне как-то очень дружно дают понять: «Ты это брось…» Как говорится: «Дружба — дружбой, а табачок и деньги — врозь». Не люблю я водку как напиток — Предпочту портвейн или коньяк, Но привык к ней, как к орудью пыток Садомазохист или маньяк…