Журнал «День и ночь» 2011-03 (83)

Чучилина Римма Петровна

2

Только зачем она так хороша, Точка рождения в море простора? Даже из шушенского шалаша — Скажешь: «Шалишь, не видал ни шиша! — Тоже смотрел очарованным взором. Взор помутнел. Набегает слеза. Душит надежда под звуки парада. То просвистит, то поляжет лоза, Вся зелена и полна винограда.

Сон в интернате

Стылый декабрь стоит под окном. Оцепенели деревья. Первым очнулся учительский дом, Только потом — деревня. Только потом заскрипели шаги И заскользили

салазки. В тёмном окошке у Бабы Яги Кончились страшные сказки. Только мычит слабоумная мать В душном угаре избёнки, И на мороз переносят кровать Две неумерших сестрёнки.

Андрюше Цветкову

Свежая травка взошла поутру. Рыжий котёнок пошёл по двору. Словно большой переполненный чан, Двор выдыхает молочный туман. Из деревянных и каменных пор Ветер выходит и сыплется сор. Лютик растёт. Одуванчик растёт. Рыжий котёнок всё время идёт. Видит: букашки ползут из земли. Видит: летят золотые шмели. Видит: по липам тихоноко течёт Сладкий, как мышка, липовый мёд. Рыжий котёнок вздохнул глубоко: Ах, до чего хорошо и легко! Над горизонтом, кругла и тепла, Добрая рыжая мама взошла. Мы долго жили в гараже, Но это кончилось уже. Мы прятались на свалке, А грелись в раздевалке. Порой нам снилось, что сидим В неосвещённом зале, Но спали мы в подвале. Наутро кончился погром — Куриным пухом и пером, И лёгким паром над двором, Весенним сладким паром. И значит, всё недаром. И хорошо на чердаке При пауке и ветерке Послушать пенье птичье. И в этом есть величье.

ДиН юбилей

К 60-летию со дня рождения

Юрий Перфильев

Приглашение к путешествию

Жара, как на юге. Среда. Гермесова точка недели. Мы так торопились сюда, что даже прийти не успели в себя, оказавшись взамен двоих постояльцев отеля. В окошке горит цикламен. Двадцатые числа апреля. Твой день. Донимает Нева, братается с ветром и слепит. Волна, как чудная молва, одни восклицания лепит. Другие даются с трудом. Известная суетность вкуса. И некогда праздновать в том уже ни героя, ни труса. Среди ожиданий повтор среды обретений рапсода, на многоканальный простор балтийская рвётся свобода. И небо, сплотив покрова над нами, безличное сбросив, свои подбирает слова на зависть — Исакий, Иосиф.

Приглашение к путешествию

Охота молоть языком расстояний приплод (значений трясётся шкала поневоле пробега), триумф ли жены любопытств пожинающий Лот, наука ли разоблачений от Альфа к Омега? Не так ли ночной небосток — пережитков трансфер на грешную Землю с не менее, скажем, Венеры, по штату на слух полагается музыка сфер влияния невыносимой на то атмосферы. Засим остаётся готовность ответить на зов пространства пока твой подсумок грудной «не заёкал», пока звездочёты с трудом вычитают улов из двух мотыльков между двух запылившихся стёкол. Звёзды в окошке искрят о своём неслышно. Так по губам не поймёшь из обратных драму связей. К примеру, что яблоку Ева, Кришна, Ньютон, Парис — по классическому там-таму. По бестолковости выбора между злами, выхода нет, перепробуешь

все регистры. Ладно, хотя б из чего возгорелось пламя, звёзды декабрьские в дело идут на искры.

* * *

Видимость необозримого не помешала б. Пой свою партию битого часа калиф, пей ежедневное пойло обживок и жалоб, бей в барабан, атмосферную плоть раскалив. Выдержка нам изменяет, подобная снимку, фотобумага помалу теряет чутьё. Видишь, едва различимые режем в обнимку правду чуть больше положенной, сами — чуть ё…

* * *

Архитектурной быть бузе. Колодой через пень колонна. Марсель, магалам Корбюзье грозит Гвардейская Мадонна. Неаполь, вопли — наплевать. Равенна варваров нирвана. Коробит Кордобы кровать и телерана Тегерана. Умом горюет и Москвой усатый Бомбардир — неладен. Великобритов сводит свой над Темзой боем Биг-Бен-Ладен. Версаль задуман как верстак, Суэц — подобно суициду. Под новым колпаком рейхстаг, и остеклили пирамиду у Лувра. Скользкий матерьял ужимок лакомых и жестов. Лас-Вегас главный ареал градосмесительных инцестов. Мир обезбашен до небес. От Вавилона без оглядок посредники Семи Чудес бесцеремонней на порядок. Распадом капищ и жилищ подобное подобно слепку. В районном скверике Ильич последнюю сжимает кепку.

* * *

лечу смотрю куда когда зеваю чтоб не заложило по верху сумерки звезда гвоздит по праву старожила внизу посадов светляки агломераций парафразы где красят быт на стояки нанизанные унитазы к земле придирчивый уют на иждивении повадок подмоченных в сухой как брют не попадаются осадок коллизии размером с миф из допотопных надоели но чем времён надёжней смыв тем ближе и яснее цели

* * *

Гуляние под вечер и оркестр в саду с победной выправкой. По году проходу нет от местных Клитемнестр, и от войны недавней нет проходу. Трофейного наследия приют — великой блажи детские задворки, как если б этот лучший мир-май-труд придумали законченные орки. Загадочны теперь издалека границы сообщения сосуда, где прошлое витает в облаках грядущего неясного оттуда.

* * *

Тактичней собеседника окрест, чем «ходики» со временем не встретишь, ещё — немного сбивчивая ветошь с деревьев, опроставшихся в обрез. Особенно, когда твой дом врасплох застукан одиночеством застолий и скатертных потёков винных схолий под лясы кровоточных выпивох.

* * *

Ни одной решительно зацепки, небу ли до наших неудач. Ласточки при деле, как прищепки линии электропередач. Мусорная просеки щетина колется, попробуй отрекись. В целом заурядная картина ту ещё прописывает кисть. Тот ещё гешефта отголосок бухучёт идёт на чудодни только для одних, считай, колоссов агро-гидро-аэро родни!