Журнал «Если», 2000 № 12
Шрифт:
— Мне не нужен ваш номер, мистер Петтигрю, — прервал его Мейсон с легким нетерпением в голосе, — должен сказать, я уже несколько сожалею, что дал вам свой.
— Но вам обязательно нужно запомнить мой телефон.
— Глупости; или вы меня силком хотите заставить?
— Хорошо, тогда пусть будет фраза — давайте договоримся, какими фразами мы обменяемся утром.
— Вам не затруднит объяснить, к чему все это?
— Прошу вас, время истекает!
— Что это вы заладили: время, время!..
— Все может измениться в любой момент, и я окажусь совсем в другом месте, и то же самое может случиться с вами, хотя меня
— Мистер Петтигрю, объясните немедленно, о чем вы толкуете, или я прикажу вас вывести.
— Ну ладно, — ответил Петтигрю, на глазах поникнув, — но, боюсь, толку от этого не будет. Видите ли, вначале я счел вас настоящим из-за вашей манеры…
— Ради бога, избавьте меня от этих инфантильных оскорблений. Значит, я не настоящий человек, — оскорбленно пробурчал Мейсон.
— Я в другом смысле. Я выразился в самом буквальном смысле, какой только возможен.
— О Боже. Вы с ума спятили или пьяны? Или и то, и другое вместе?
— Нет, поверьте. Я в данный момент сплю.
— Спите? — на заурядном лице Мейсона выразилось недоверчивое изумление.
— Да. Как я уже упомянул, вначале я принял вас за такого же настоящего человека, который находится в том же положении, что и я: крепко спит и видит сон, отлично осознавая этот факт. Я предположил, что вам не терпится обменяться именами, телефонами и так далее, чтобы наутро связаться и увериться в том, что сон был общим. Так мы удостоверимся в существовании удивительных свойств сознания, верно. Вот только ужасная досада — так редко осознаешь, что спишь. За последние двадцать лет мне удалось предпринять этот эксперимент всего четыре-пять раз, и пока он не увенчался успехом. Либо я забываю подробности, либо оказывается, что такого человека не существует. Но я продолжу…
— Вы больны.
— О нет. Конечно, вы вполне способны вообразить, будто существуете на самом деле. Но это маловероятно, иначе, мне кажется, вы бы не спорили — а по одному моему намеку догадались об истинной природе мира. И все же вполне возможно, что я не прав.
— Значит, для вас еще не все потеряно, — успокоившись, Мейсон неторопливо закурил сигарету. — Я в этих делах не мастак, но раз уж вы сами признаетесь, что можете ошибаться, значит, вы еще не совсем того… А теперь позвольте вас уверить, что я возник не пять минут назад и не в вашей голове. Меня зовут, как я уже сказал, Джордж Герберт Мейсон. Сорок шесть лет, женат, трое детей, служу по мебельной части… о черт, описывать свою жизнь хотя бы в самых общих чертах я мог бы всю ночь, как и любой нормальный человек. Давайте же допьем пиво и пойдем ко мне домой, а уж там…
— Вы всего лишь персонаж моего сна. Мне снится, что вы мне это говорите, — почти вскричал Петтигрю. — Два-три-два, пять-четыре-пять-четыре. Я наберу этот номер, если он вообще существует, но трубку поднимете не вы. Два-три-два…
— Да что вы так разволновались, мистер Петтигрю?
— Да ведь в любой момент с вами может случиться нечто непредсказуемое.
— Нечто непред… Вы мне угрожаете?
Петтигрю часто задышал. Его тонкие черты исказились, на глазах окарикатуриваясь, рубчатая поверхность твидового пиджака начала смазываться.
— Телефон! — завопил он.
— Телефон? — переспросил Мейсон, хлопая глазами: по телу Петтигрю бежала самая натуральная рябь.
— Телефон на тумбочке! У моей кровати! Я просыпаюсь!
Мейсон схватил
Майклин Пендлтон
СОРИАНСКИЙ ОБРАЗ ДЕЙСТВИЙ
Я с первого взгляда распознала в нем правительственного чиновника. Строгий комбинезон из серой кожи, короткие темные, зачесанные назад волосы, зеркальные ультрафиолетовые очки, сдвинутые на макушку. Сначала я было приняла его за налоговика, поэтому ужасно удивилась, увидев серебряные головы бизонов, символ министерства промышленности, сверкающие на его узком воротничке. Он вышел из-за угла конюшни, высоко поднимая ноги, словно боялся запачкать начищенные до блеска ботфорты. И, к моему удивлению, жадно пожирал глазами мою упряжку, словно она была из чистого золота и каждую минуту грозила растаять.
Я только сейчас облила соршей водой. Пар поднимался от усеянных зелеными пятнами шкур. Сорши деловито расправляли мускулистые конечности и что-то щебетали в приступе возбуждения, сходившего за прилив адреналина в их ксенозаврской породе. Все трое еще не успели прийти в себя от радости победы: ноздри-щелочки раздувались, мембраны, как печные заслонки, скользили вверх-вниз над оранжевыми глазами, пасти полуоткрыты в сорианском варианте торжествующей улыбки, так что можно было увидеть ряды загибающихся назад острых зубов.
— Привет. Меня зовут Ник О’Каллан. Эта ваша команда соршей?
Приветливая улыбка и протянутая для рукопожатия рука предназначались мне, взгляд же по-прежнему не отрывался от соршей.
Вопрос показался мне риторическим, поэтому я ловко свистнула через щель в передних зубах, чтобы привлечь внимание соршей.
— Это Харк, Сен и Йхсс. С гордостью представляю команду соршей «Уайт Эдж», только что выигравшую на скачках первый этап тридцать второго Триатлона на приз Айрон Тинг, — отрапортовала я, незаметно подав знак моей троице.
— Жирный кролик, из тех, кто контролирует земельные участки, облизывается на вас. Возможно, полиция.
Их желание вечно находиться в центре внимания просто неприлично. Тщеславные петухи, готовые кичливо надувать грудь и красоваться перед восхищенной публикой.
Харк выпрямился во весь двухметровый рост, явно похваляясь гребнем цвета индиго, идущим от носа клиновидной головы до гибкого хвоста. Длинные мышцы посылали переливающиеся всеми цветами радуги волны по бородавчатой коже. Сен и Йхсс приняли воинственные позы. Алые языки с шипением мелькали в воздухе, передавая слова, но происходило это слишком быстро, чтобы я уловила что-то, кроме общего смысла. Если не ошибаюсь, речь шла о вкусе славы.