Журнал «Если», 2000 № 12

Булычев Кир

— Ладно-ладно, сдаюсь, — рассмеялся он. — Но если вы не можете выражать мысли словами, как же вы понимаете их знаки?

— В моем рюкзаке есть словарь жестов. Иногда мне все-таки приходится им пользоваться, но основной язык воинов небогат: один знак может иметь множество значений. В зависимости от положения тела, глаз, гребня, зоба, положения лапы, смены цветов… приходится все постигать на собственном опыте.

— Но как вы заставили их подчиняться?

Этот вопрос неизменно мучит всех людей, не понимающих сути отношений между мной и соршами.

— Сорши не повинуются

мне. Они выполняют мои указания, потому что доверяют и хотят сделать мне приятное. Если они решительно возражают, я тут же отступаю и пытаюсь понять их точку зрения.

— Но бывает, вы все же настаиваете, не так ли?

— Так.

— И что тогда?

— Они соглашаются.

— И в чем же разница?

— Они знают, что я никогда не потребую от них бесчестных поступков.

Я увидела в его глазах тысячу новых вопросов, но он предпочел удержать их при себе. У меня самой их было немало. Почему министерство промышленности готово вручить в шесть раз больше нашей обычной награды и снабдить нас диархическими паспортами? Либо этот парень, Джонс, последняя сволочь, либо О’Каллан утаил от меня часть правды. Я лично склонялась к последнему.

Я всегда сплю крепко, когда на страже сорши. Судя по физиономии О’Каллана, ночью он глаз не сомкнул. К тому времени как он сподобился вылезти из спального мешка, я уже развела костер и сообщила, что кофе готов. Он что-то пробурчал и устремился в кусты.

Харк устроился подле меня и протянул сухую ветку.

— Он не боится добычи. Почему? — просигналил он, откинув голову и озадаченно взирая на меня.

Верно. О’Каллан совершенно спокоен. Тело расслаблено, ни малейшего напряжения. Не вздрагивает, заслышав шум, не оглядывается опасливо через плечо. Кобуры пистолетов застегнуты. Может, надеется, что сорши вовремя предупредят об опасности?

— Хороший вопрос, —просигналила я.

Никакие диархические технологии не в силах изменить вкус яичного порошка, более всего напоминающий разжеванный картон. Зато мой кофе способен и мертвого на ноги поднять. Когда солнце встало над пиками Абахо, мы уже собрались и были готовы выступить. Рюкзак О’Каллана, выданный из закромов правительства, был снабжен магнитной подвеской, так что большую часть груза нес он, что было вполне справедливо, поскольку я выкинула почти половину того дерьма, которое он мне вручил. Содержимое багажа еще больше укрепило мои подозрения в том, что он штабист, а не полевой агент.

Впрочем, вооружен он был, как надо. На плече висела новейшая импульсно-реактивная винтовка. По сравнению с его не дающим отдачи револьвером двенадцатого калибра, мой автоматический «Зиг-зауэр» выглядел просто водяным пистолетом.

Обычно я не беру с собой много оружия. К чему? Ведь у меня есть сорши.

Старая пастушья тропа вилась по краю каньона, среди песка и камней, постепенно уходя вниз, на самое дно. Я рассматривала ее, пока сорши, обернувшись на восток, славили восходящее солнца.

— Что они говорят? — полюбопытствовал О’Каллан.

— Не знаю. Я не принадлежу к касте воинов, и религия их мне не известна.

— А какая у вас каста?

—

Никакая. Я вполне довольна тем, что никому еще не пришло в голову стереть меня с лица земли.

— Вижу, вы не комплексуете по этому поводу.

Он сказал это так серьезно, что я не сразу уловила промелькнувшую на лице тень улыбки. Черт возьми, у него даже имеется чувство юмора!

Этот человек нравился мне все больше. И черт с ним, с этим Специальным бюро безопасности.

Мы добрались до дна каньона к двум часам. О’Каллан не привык к ходьбе по пересеченной местности и передвигался, как человек, всю жизнь разгуливавший по бетону и коврам. Только часа через два он нашел нужный ритм и зашагал упругой походкой.

Хорошо еще, что не ныл, хотя время от времени чертыхался себе под нос.

Сорши ждали нас, растянувшись в скудной тени валуна. Мы спустились из прохлады соснового бора в иссушенную бесплодную каменистую впадину, выжженную солнцем: зелени не было даже по берегам скудных ручьев, бегущих по Темному каньону в реку Колорадо. Юкка с истрепанными ветром острыми листьями боролась за жизнь с полынью на этой щелочной почве. Грязно-желтые утесы, усеянные галькой, поднимались над нами.

Сен выполз из тени и приблизился ко мне, протягивая сжатый кулак.

— Смотри.

Он разжал когти. На ладони оказалась рыжевато-желтая ящерица. Раздувая зоб, она угрожающе притоптывала передними лапами.

— Когда-нибудь станет соршем.

— Довольно злая, может, что-то и выйдет, — согласилась я. Сен встал на колени и опустил ладонь на песок. Ящерица метнулась вбок и скрылась из глаз.

Солнце окрашивает темные пятна на чешуе соршей в лаймово-зеленый цвет, и я, каждый раз глядя на них, заново поражаюсь своеобразной красоте. Сен уловил мои эмоции и гордо надул зоб, а потом расплылся в улыбке. О’Каллан сделал два глотка из фляжки-холодильника, сбрызнул красную косынку, которой повязал голову, и с сомнением воззрился на подсыхающую лужу.

— Думаете, мой водоочиститель справится с этим?

— Если поднапрячься, мы сумеем дойти до каньона Янг. Там вода лучше.

— До Джонса сегодня не доберемся?

Я спросила Сена, который тут же просигналил:

— Слишком медленно. Добыча быстрее. Опережает на день.

— Возможно, завтра, если сумеем наверстать время. Сен считает, что мы слишком медленно двигаемся.

Я ни в чем его не обвиняла, но О’Каллан все понял.

— Тогда в путь. Я не отстану.

Он не отстал, хотя дорога оказалась нелегкой, и агент буквально ноги волочил, когда мы увидели бирюзово-зеленое озеро, питаемое весенними ручьями. Озеро служило границей соединения каньона Янг с основным разломом Темного каньона. Говоря по правде, я сама едва не падала. Давно мы не охотились на таких огромных пространствах!

Мы разбили лагерь в каньоне, в пятидесяти ярдах от озера, достаточно высоко — над верхней отметкой ливневых паводков. Солнце ушло за отроги, и сильно похолодало. Пока О’Каллан собирал хворост для костра, Харк спросил: