Журнал «Если», 2001 № 09
Шрифт:
Домой я вернулся раньше жены.
Лео разбил лагерь перед телевизором и смотрел какой-то боевик, наверное, в тысячу первый раз. Он даже не взглянул на меня, но сказал напряженным голосом:
— Звонил один тип.
— Какой тип?
— Маме, — говорит он мне. — Минуты две назад.
И снова я задаю критический вопрос:
— Какой тип?
Теперь его глаза обнаруживают меня. Наш сын соединяет внешность матери с нервной тревожностью отца, хотя очень неплохо прячет и то, и другое. Ему скоро пятнадцать.
Лео докладывает:
— Своего имени он не назвал.
— Так что же он сказал?
«Передай привет твоей мамочке от меня», — вот что он сказал. «Передай ей, что звонил Номер Девять».
Телефон больше не звонит. Обед, как обычно, все, как обычно, и не знай я эту семью, так решил бы, что это счастливая, хотя и тихая компашка.
В кровати за закрытой, но не запертой дверью можно без опаски признаться в очевидном.
— Я встревожен, — сообщаю я.
Полина говорит:
— А ты не тревожься.
Сразу же. Без запинки.
Но для меня это непросто. Как всегда. Я качаю головой и говорю:
— Я все думаю и думаю. Может быть, нам взять отпуск? Попутешествовать.
— Может быть, в следующем месяце?
— Может быть.
Она смотрит на меня. Смотрит и все.
— Что? — спрашиваю я. — Ты же все время только и говорила, чтобы мы отправились в круиз.
— У Лео занятия в школе.
— Лео может пожить у твоих. Или у моих.
Полина приподнимается и садится на кровати, разглядывая свои колени. Потом спрашивает:
— Знаешь, чего ты боишься?
— Нет, не знаю, — признаюсь я. — И не желаю знать.
Она как будто хочет что-то сказать. В любом случае это будет прямолинейно, честно, беспощадно — именно то, что мне сейчас требуется. Двадцать лет брака убедили меня, что моя жена сильна именно в том, в чем я слабее всего, и у меня не хватает гордости отвергать выпадающие порой минуты, когда она укрывает меня под своим крылышком.
Но едва она открывает рот, как выражение ее лица меняется.
— Машина! Ты слышишь? — спрашивает она.
Как не слышать! Я гашу лампу, и мы вместе подкрадываемся к выходящему на улицу окну и всматриваемся сквозь щелки жалюзи. Не одна машина, а две остановились у тротуара перед нашим домом. Лимузины — один черный, другой белый, как кость. В обоих стекло правого переднего окна опущено. В обоих окнах видны очертания одной и той же головы — под широким, гордым, гениальным мозгом виднеется узкий подбородок и рот, и я прямо-таки ощущаю эти устремленные на нас одинаковые пары глаз.
Последний раз я разговаривал с Джоэлом — нашим Джоэлом — в заключительные минуты местного благотворительного обеда. Было это года два назад. Ему как раз вручили особую, недавно введенную награду, а в ответ он извлек миллион долларов из ящика «на мелкие расходы» для детей, ставших жертвами насилия. Я это
Как бы то ни было, я перекинулся парой слов с нашим Джоэлом.
Десяток-другой элегантно одетых личностей с чашечками кофе и рюмками в руках упивались его мудростью. На Джоэле был смокинг, и гость ничего не пил. Он выглядел приятно расслабившимся, словно готовым вздремнуть, его чарующий уверенный голос сыпал советами об искусственном интеллекте, ядерных реакторах и других высоких технологиях, которым в ближайшее время предстояло стать решающими. Если зеркала и упоминались, я не слышал. Но ведь я держался в задних рядах своры, смакуя свое равнодушие. Нашего почетного гостя в шутку спросили, кто выиграет кубок. Ведь он столько уже напредсказал — так кто выиграет? И с абсолютной непринужденностью Джоэл сообщил:
— Росс Келайн.
Правду сказать, это было вроде чуда, услышать, как с его знаменитого языка срывается мое имя. Я шагнул поближе, бормоча:
— Ну?
— Росс разбирается в футболе, а я нет. — Джоэл усмехнулся своему невежеству, и всем вокруг стало легче. А он протянул мне руку: — Как дела, Росс? Сколько лет, сколько зим!
— Да, порядочно, — выдавил я.
В таланты Джоэла входило умение плавно и мгновенно переключаться. Внезапно все вокруг нас словно исчезли. Остались только два старых школьных друга.
— Что поделываешь? Все еще в страховании?
— Все еще, — сказал я.
— А Полина…
— Хорошо. Прекрасно.
Но спрашивал он не о том. Я понял это по его ухмылке, по улыбке в его зеленых глазах. И тут он закончил свой вопрос:
— Она здесь, с тобой?
— Нет.
— Да, я как будто ее не видел.
Я кивнул, пропуская намек мимо ушей, и сообщил ему:
— Наш сын болен. Она осталась дома.
— Лео! — В том, что он знал имя нашего сына, ничего невероятного не было. Память у него почти фотографическая, и он любил похвастать ею еще в школе. — Ну, — промурлыкал Джоэл, снова беря мою руку и тепло ее пожимая. — Очень рад был повидаться. Береги себя, Росс.
И он исчез. Словно в воздухе растворился, а я остался гадать, что, собственно, означал наш разговор. Его интересует наша семья? Я или Полина? Или же Джоэл увидел во мне удобное средство ускользнуть от стада поклонников? Они теперь столпились около меня, и моложавая дама в платье с низким вырезом, встав почти вплотную ко мне, спросила:
— Ну, а как насчет кубка? Кто его выиграет?
Я был запасным в команде, победившей ровнехонько в двух играх, когда я учился в старших классах. Но дама была по-своему миловидна, а ее полные груди старательно тыкались мне прямо в глаза. Ну, разумеется, я принял вид знатока и ответил: