Журнал «Если», 2001 № 09
Шрифт:
Этот лимузин плавно скользит мимо, потом резко тормозит.
С легким жужжанием опускается стекло задней дверцы, и очень знакомый голос произносит «Росс», не то дружески, не то с легкой усмешкой. Затем тот же голос говорит:
— Давай сюда! — только в чем-то это не совсем тот же голос.
У меня есть выбор. Мне как-то не совсем по себе, скверновато, но одновременно меня сжигает любопытство. Вот почему мой выбор — сойти с тротуара и, рискуя угодить под колеса, заглянуть внутрь салона, в полутьму затемненных стекол.
И я насчитываю пять
Нет, шесть.
Шесть мужчин — шесть абсолютных двойников — сидят друг против друга, на всех спортивные рубашки и спортивные брюки, лица без усов и бороды, волосы от чуть слишком коротких до чуть слишком длинных. Попросту говоря, волосы, причиняющие наименьшее количество хлопот занятому человеку. И у каждого номер — все разные, — пришитый к рубашке над здоровым сердцем.
Они говорят «Росс» на одном дыхании.
Ситуация уже не просто необычная.
Они все начинают говорить, разом умолкают и смеются над своим единодушием. Потом ближайший ко мне Джоэл говорит:
— Ты куда? Подвезти?
— Мы просто катаемся, — объясняет другой. — Вспоминаем добрые старые времена.
Я не могу отвести глаз. Или просто моргнуть.
— Поехали с нами! — предлагают они хором.
И я готов ехать с ними. Втискиваюсь между двумя Джоэлами, а третий командует:
— Трогай!
Лимузин набирает скорость с плавной неизбежностью, делает два поворота, и мы выезжаем на Главную улицу радиатором к востоку, следуя какому-то заранее составленному маршруту. Разговор ведется быстрый и путаный. Шесть правых рук указывают на фасад старого магазинчика, и каждый спрашивает: «А помнишь, как мама?..» — и они умолкают, чтобы хорошенько посмеяться. Видимо, напоминать суть истории нужды никакой нет. Затем Джоэл справа от меня выпаливает:
— А где же «Водолей»?
Справа виден новый гараж со стоянкой, высокий, массивный и бездушный.
— В моем его тоже снесли, — говорит другой Джоэл. Еще двое подтверждают печальное известие. Четвертый говорит что-то о порнографии. А Джоэл слева от меня объявляет с явным удовольствием:
— А я купил мой. Купил, перестроил, и теперь там городской центр изящных искусств.
Чуть нагнувшись вперед, я разглядываю номера на их рубашках. Сто одиннадцать и подряд до ста пятнадцатого. Затем сто семнадцать. А где же сто шестнадцатый? Или нашел для себя что-нибудь поинтереснее? Хочу спросить, но у меня пропал голос.
Упоминается название фильма, и тот же Джоэл спрашивает:
— Где ты видел его в первый раз?
Один из них фильма вообще не видел.
Двое видели много лет спустя на DVD.
Но трое впервые смотрели его в «Водолее». Затем Сто Одиннадцатый спрашивает:
— А с кем? — и все настороженно молчат. Трое Джоэлов многозначительно и хитро косятся на меня.
С Полиной. Вот ответ.
— К чему это вы? — бормочу я.
Джоэл справа — Сто Семнадцатый — дружески хлопает меня по плечу и объясняет:
— Мы только что шагнули сюда и пытаемся установить, где наши жизни расходятся. В такую вот игру
— А, так! — умудряюсь я выговорить. — И сколько же вас ухаживало за моей женой?
Сто Семнадцатый спрашивает:
— А кто твоя жена?
— Полина Гэмбл, — догадывается другой.
Я быстро киваю.
Наступает секундное молчание, затем пятеро поднимают руки. Торжественное выражение на их лицах несколько подпорчено мальчишеским злорадством. У них вырываются смешки. Кто-то говорит:
— В старших классах. А трое других признаются:
— И потом тоже.
Я гляжу на эту троицу.
— Вы с ней поженились?
Двое отвечают «нет».
— Так за кого она вышла? — вынужден спросить я.
— За тебя, — отвечает один из них. — Через год после того, как я бросил Стэнфорд.
— Не помню, — говорит кто-то еще.
Тут третий Джоэл ловко возвращает их к игре.
— Вот здесь мы и расщепились, — говорит он. — Где-то на четвертом курсе колледжа вроде бы. — И он быстро взглядывает на меня. Его глаза говорят все.
Сто Тринадцатый.
Я хорошенько запоминаю этот номер. Затем откидываюсь и пропускаю мимо ушей жужжание разговора. Теперь важен только неясный ход моих мыслишек.
Мы поженились на третьем курсе.
Не было ничего особенно романтичного или драматичного в том, что мы снова оказались вместе. Просто это должно было случиться. Годом раньше я собрался с духом и поехал к ее родителям — Полина все еще жила у них — и, сидя на бугристом диване в тесной комнате, служившей им гостиной, я сказал ей, что был дураком и эгоистом, и не жду, что все снова вернется. Но если она не против, мы могли бы иногда пообедать вместе или сходить в «Водолей» на новый фильм.
Полина обрадовалась, но сохранила благоразумие.
— Начинать надо с главного, — сказала она мне напрямик. — Моя цель остается прежней. Я хочу твердой определенности. С тобой или без тебя.
И вот тогда я сказал ей:
— Я тоже хочу определенности.
Сказал с безоговорочной уверенностью человека, который наконец-то понял веление собственного сердца.
Лео сидит перед телевизором. Он в наушниках, на коленях раскрытый учебник, но у меня впечатление, что он не читает, не слушает музыку и даже не смотрит омерзительный сериал. Он просто сидит тут в ожидании. А теперь ожидание кончилось, и он может рыкнуть на меня: «Ты очень поздно» — с гневом четырнадцатилетнего подростка.
Я сознаюсь, что «меня задержали», и тут же спохватываюсь. С какой стати я должен просить прощения у собственного сына?
Лео бьет меня взглядом.
— Что такое? — спрашиваю я. Но тут же мне в голову приходит более важный вопрос, во мне вспыхивает паника. — А где мама?
— В спальне, — говорит он, а потом с мрачной угрозой добавляет: — Полчаса висит на телефоне.
— С кем?
— Да с ним же, — бормочет Лео.
— С тем, который звонил раньше? С Номером Девять?