Журнал Наш Современник 2007 #7

Журнал Наш Современник

Теперь, во сне, майор превратился почему-то в женщину-врача, осужденную по "ленинградскому делу". "В блокаду, - утешала она молодую черноволосую женщину с младенцем на руках, - дети умирали последними. Мы, взрослые, еще живы, значит, есть надежда… " "Надежда питается людьми", - прохрипел подполковник Немцов, бережно заворачивая в носовой платок свой, оказавшийся стеклянным, косой глаз.

–  Нет!
– простонал я, проснувшись в липком поту.

* Газета "Советская Россия".

3 июня.

Интересно девки пляшут:

всё с точностью до наоборот. Потерпевший, а им оказался "суперагент", сидел в железной клетке. Подсудимые - Рома Осетров, Бухавец и капитан-мент - свободно расположились на скамье напротив судьи. Бухавец пытался даже изобразить вальяжность, сложив на груди руки и откинув небрежно голову.

Судья меня уже допросил, задали мне вопросы гособвинитель - пухлая блондинка с двумя большими звездами на погонах синего прокурорского мундира, адвокаты.

–  Потерпевший, - обратился судья к наркодилеру, - у вас есть вопросы к свидетелю?

"Суперагент" встал, бросил на меня быстрый, полный ненависти взгляд жгуче-черных глаз. Но, справившись со злобой, спросил вполне пристойно:

–  Скажите, господин редактор, вы думали, когда публиковали статью, о моей жене, о моих детях?

"О ком это он?
– мелькнуло у меня в голове.
– Ну и наглец! Ведь известно, что семья у него несколько лет, как в Израиле, в собственном доме на берегу моря".

Меня взяло зло:

–  Нет, не думал. А вы думали о наших женах, наших матерях, когда отравляли наших детей наркотиками?!

Меня понесло, я уже не думал, где нахожусь и что за всем этим может последовать.

–  Ответ понятен, можете не продолжать, - сердито прервал меня судья и, снизив голос, ворчливо добавил: - Вам, журналистам, только дай волю, любого заговорите.

"Они же заодно!" - обожгла догадка; все внутри сразу опустилось, ноги стали ватными. А судья между тем продолжил:

–  В связи с этим у меня к вам, свидетель, еще вопрос. Если бы все повторилось сначала, вы бы сейчас опубликовали эту статью?

–  Опубликовал бы. Безусловно.

–  Это ваша позиция?

–  Да.

Я заметил одобрительную улыбку Юрия Карловича. А вот Осетров с Бу-хавцом удивленно переглянулись: ведь вскоре после обыска не кто иной, как я, в сердцах бросил: "Знал бы, во что выльется, не стал бы печатать". Я перевел взгляд на прокуроршу, она плотоядно улыбалась: попался, мол, голубчик!

–  Все, вопросов больше нет, вы свободны, свидетель, - объявил судья.

Я вышел. В полутемном коридоре жались к стенам, ожидая вызова, другие свидетели, в сторонке, у окна, я заметил Немцова, нервно беседующего с двумя парнями в штатском. Увидев меня, он отвернулся, парни, напротив, с недобрым прищуром уставились на меня.

Подмигнув им, я вышел на улицу. Вдоль здания областного суда вытянулась цепочка пикетчиков. В руках у них транспаранты: "Свободу Осетро-ву и Бухавцу!", "Судья, не бойся ФСБ!", "Руки прочь от независимой прессы!" Пробежал взглядом по лицам пикетчиков: большей частью наши, вся редакция

вышла в полном составе, хотя я никого не неволил, никому не приказывал, просто сказал, что возражать не буду, если кто захочет поддержать в пикете своих товарищей. Захотели не только наши, редакционные, пришли авторы, друзья газеты и просто читатели. Вот и кудлатый полуседой поэт с внешностью Максимилиана Волошина собрал возле себя почитательниц своего таланта. "Только бы не начал орать стихи, - со страхом подумал я.
– С него будет".

Ко мне подошли длинноволосые юнцы с черными знаменами:

–  Разрешите присоединиться, господин редактор?

–  А кто вы, братцы, будете?

–  Анархо-экологи. Разве не видно?

–  Вставайте. Но только не хулиганьте. Без ваших там лозунгов, заявлений.

–  Есть!
– сказал радостно их старший и повел свою пеструю команду на левый фланг.

Меня тронула за рукав пожилая, пропахшая нафталином дама. Направив на меня полусумасшедший взгляд, проскрипела:

–  Вы ведь только своих так защищаете. А коснись кого из простых людей, днем с огнем вас не сыщешь…

Ответить я не успел, задумавшись над такой непростой и обидной постановкой вопроса. Передо мной стояла милиция - старший лейтенант и два сержанта.

–  Вы здесь старший?
– спросил лейтенант.

–  Вроде бы я.

–  Тогда пройдемте с нами в районное управление милиции.

–  Зачем? Не отпустим!
– мигом окружила нас плотным кольцом вся женская часть редакции.

–  На предмет составления протокола за незаконную организацию пикета, - спокойно объяснил лейтенант.

–  Что за бред? Мы будем кричать!
– загалдели наши доблестные журналистки.

Прятаться за женские спины мне показалось не совсем достойным, и я поспешил успокоить их, что ничего страшного не произойдет, если я пройдусь до милиции.

Райуправление находилось в сотне шагов от здания областного суда. По дороге мы с лейтенантом мирно спорили по поводу законности пикетирования.

–  Мне лично по барабану, - сдался наконец он, - но позвонили из прокуратуры и сказали, что вы нарушаете постановление гордумы о митингах, шествиях и проведении пикетирования.

Зайдя в райуправление почему-то с черного хода, мы спустились в тускло освещенный полуподвал. Из полураскрытой двери камеры доносилось какое-то бормотание, виднелся край железной кровати, застланной серым одеялом. В груди у меня екнуло.

–  Что это?
– спросил я лейтенанта.

–  Вытрезвитель.

–  Я трезв как стеклышко.

–  Все так говорят, - засмеялся он.
– Да не бойтесь вы, нам с вами в отдел административных нарушений, он рядом, по соседству.

–  А это почему здесь?
– показал я на ящики с водкой, пивом, какими-то винами.

–  Контрафакт, - пояснил лейтенант, - конфисковали у ларечников.

"Садизм какой-то!" - подумал я с содроганием, представив, как выходит утром пациент - голова трещит, трубы пересохли, а лекарство - вот оно, рядом, но, как говорится, близок локоток, да не укусишь.