Журнал Наш Современник 2008 #9
Шрифт:
Я походил-походил по столичным проспектам, подышал атмосферой мегаполиса и решился. Напоследок, перед поездом, выкинул в урну Ярославского вокзала сотовый телефон, как последнюю связь с покидаемым миром.
Мужчина предупреждал меня, что туда и никакой автобус не ходит, что надо будет взять частника. Так и вышло. И частника искать не пришлось, он сам ко мне подскочил, прямо к вагону. Будто именно меня и ждал. Машина у него была везде проходящая, то есть внедорожник. Внутри был прекрасный запах соснового леса. Я скоро задремал. Но кажется, что тут же и проснулся.
–
– сказал то ли мне, то ли кому-то водитель.
НАЧАЛО НОВОЙ ЖИЗНИ
Село было небольшое, безлюдное, заваленное чистейшим снегом. Частник посоветовал мне спросить в магазине, где дом, который мой, и сразу уехал. Магазин был маленький, типовой, шлакоблочный, то есть в нём было
холодно. Продавщица непонятного возраста, закутанная во много одежд, показала направление.
– Вы что, в нем жить будете? Так-то он крепкий.
Я побежал чуть ли рысью: это же дом, приют спокойствия, молитв, трудов. Дом среди русского пространства! Я его сразу полюбил. Такой аккуратный, три окна на улицу, земля под окном, одворица. Двор крытый, хлев, сарай, баня. Как я понимаю, счастье - это или полное отрешение от всего земного, или же, если такое не под силу, то обладание желанным земным. Первого я не заслужил, а на второе надеялся. Мне хотелось вдали от Москвы, заботящейся только о себе, но насквозь пропитанной болтовней о спасении России, забыть ее и просто пожить по-человечески. Своими трудами, может быть, даже показать пример трудов во славу Божию и российскую. И в самом деле - хватит разводить говорильню, надо что-то делать. Делать! Не языком, а руками. Вот это - моя земля, и моя цель - не дать ей одичать, зарасти, показать, что может русский мужчина, если ему не мешать. А здесь - кто или что может мне помешать?
Стояла царственная северная зима. Ликование сердца, взгляд, улетающий в солнечную белизну, полные вдохи и выдохи лечебного морозного воздуха - всё это увеличивало радость вхождения в новое жилище.
Счастье продолжилось затапливанием русской печи и сразу подтопка, чтоб быстрее прогрелись окоченевшие стены. Вначале немного поддымило, пришлось даже открывать дверь, чтоб проветрить, но потом труба прогрелась, пошла тяга. И вот уже можно снять шапку, вот уже расстегнул дубленку. И как-то возбужденно и нетерпеливо ступал по широким половицам, выходил во двор, прикидывал необходимые дела. Поправить крыльцо, подмазать, побелить печку, вычистить подполье, упечатать окна, застелить полы домоткаными дорожками, красный угол оборудовать. Сложить камин. Да, это обязательно. Сидеть перед ним долгими зимними вечерами и читать хорошие книги.
Восторженное чувство вселения требовало закрепления, причем конкретного. Ведь как у нас: если хорошо, то надо ещё лучше. Я подбросил и в печь и в подтопок поленьев поосновательней и отправился в магазин. Мимо дома проходил черноватый мужчина в желтой телогрейке. Снявши потёртую шапку, протянул руку, представился Аркадием. Поздравил
– Дрова, картошка, овощи какие - нет проблем. Со служебного входа. В магазине, куда, оказывается, шел также и Аркадий, я взял посудину.
Естественным было то, что приглашу Аркадия. Стал брать закуску. В кармане пока шевелилось, брал, что подороже.
– Ты идёшь, Аркаша?
– спросил я.
– Или что-то покупать будешь?
– Зачем было церемониться, всё равно же на "ты" перейдем.
– Нет, я так зашел, - отвечал он.
Продавщица хмыкнула. Мы пошли к выходу. На крыльце Аркаша как-то поёрзал плечами:
– Знаете что, разрешите к вам обратиться.
– К тебе, - поправил я.
– К вам - раздельно, квас вместе.
– По рукам!
– воскликнул он.
– Ты взял очень дорогую, я видел. Но ты ещё возьми пару-тройку бормотухи, левой водяры. Потом поймёшь, для чего. Но если нет возможностей, не бери.
Но я уже начал понимать. К крыльцу двигалось несколько, как говорили раньше, темных личностей. Я понял, что придется поить и их. Если хочу иметь тут благоприятную атмосферу для жизни. Нельзя же показать себя скупым, нелюдимым.
– Но почему плохую брать. Возьму, что получше.
– Не надо, - решительно опроверг мой порыв Аркаша.
– Им без раз-
ницы. И кильки пару банок возьми. У них желудки, как у шакалов. Бык помои пьет, да гладок живет.
– И почему-то добавил: - Не бедность страшна - безденежье.
Рукопожатия новых в моей жизни людей были искренни, крепки, имена их я не запомнил. Они дружно заявили, что давно знали о моем предстоящем въезде в село, пребывали в нетерпении ожидания, и что сегодня, сейчас, одновременно с моим приездом, наступает полнота человеческого ожи-вотворения этих пределов. Витиеватость приветствия вернула меня в магазин, где я отоварился дополнительно и основательно. Продавщица многозначительно на меня посмотрела.
НАЧАЛО НОВОСЕЛЬЯ
Около дома нас ждали ещё трое. Завидя нас, стали прямо ногами разгребать дорожку к дому. Тоже трясли и сжимали мою заболевшую правую руку. На крыльце шумно и старательно топали ногами, оттряхивая снег. Крыльцо содрогалось.
Вот такая артель ввалилась в мои хоромы. В них уже было можно снять верхнее одеяние. Замороженные стёкла в окнах начинали сверху оттаивать. Пальто, телогрейки и шубы свалили в угол. Снова обменялись рукопожатиями. Я просил всех называть меня на ты.
– Мы Господа на Ты называем, а друг с другом будем чиниться.
– То есть вы, то есть… ты не чинодрал?
– Обижаешь.
Аркаша распоряжался. Со двора тащили доски, клали на табуретки, получались скамейки. Два ободранных стола застеливали, как скатертью, - нет, не старыми газетами, - а очень приличными листками белой неиспользованной бумаги.
– Откуда такая?
– Да тут всего выше крыши, - отвечали мне.
Аркаша давал знак, что всё потом объяснит. И он, да и все, да и я, что скрывать, очень хотели скорее приступить к основному событию новоселья.